Леда протянула руку к моей сигарете. Она сделала несколько затяжек, потом вернула сигарету.
– Я училась быть женой выдающегося промышленника. Ничего другого. Таких, как я, мой дорогой, сейчас слишком много. В мире нас тысячи, а выдающихся промышленников – горстка! Некоторые из нас пытаются заняться воровством, обирая других, тех, кто отыскал своих промышленников, другие блуждают в каком-то тумане. Я даже слышала, что кто-то завязал тесные отношения с абсолютно неподходящими молодыми людьми.
Конечно, она шутила, но я снова забеспокоился. Неужели она предполагала, что я смогу жениться на ней и стать для нее подходящим мужем?
– Ты умна и привлекательна, – сказал я. – У тебя есть небольшой капитал в Германии, верно? Ты должна подумать о том, чтобы войти в какое-то дело. Стань сама выдающейся промышленницей! Поезжай в Париж. Все лучшие русские сейчас в Париже. Открой модный магазин. Или агентство секретарей. – Здесь мое воображение иссякло.
– Я бы лучше, – улыбнулась Леда, – стала международной авантюристкой и соблазняла бы королей и императоров.
– Но сейчас век республик и демократий. Гораздо труднее соблазнить и погубить комитет.
Она рассмеялась над этим:
– Максим Артурович, сегодня вечером вы недостаточно романтичны. Это я должна быть реалисткой, а ты – мечтателем. Неужели ты лишишь меня последнего развлечения?
Я выбросил из головы прежние подозрения.
– Ну хорошо, я продолжу мечтать для тебя. И ты можешь и дальше сомневаться. Но уверяю тебя: будущее, которое я наметил, почти реально. Дело ученого – знать, как все устроено, знать все движущие принципы…
Мы расстались у дверей ее каюты.
– До завтра, – сказала она, а затем: – Я надеюсь, мы сможем остаться вместе в Константинополе, по крайней мере на некоторое время.
– Надеюсь, что так.
Она поспешно добавила:
– В Батуме безопасно. Почему мы не можем сойти на берег там?
Я согласился обдумать эту идею, которая мне совершенно не нравилась. Я, конечно, был бы рад прервать путешествие, но по-прежнему опасался нашего дальнейшего сближения, особенно на такой ранней стадии. Я вернулся в свою каюту. Как обычно, когда миссис Корнелиус не было, я удовлетворил свои желания, приняв большую порцию кокаина. В конце концов, судя по всему, Константинополь стал столицей наркотического мира, и мне уж точно не угрожала опасность остаться без этого средства моральной поддержки. Я никогда в жизни не испытывал зависимости. Я курю, пью и принимаю кокаин по собственной воле, эти занятия доставляют мне удовольствие. Слабое ощущение, возникающее при отсутствии сигарет или «снежка», едва заметно, когда я работаю. В любом случае я бы не стал покупать то, что сегодняшние волосатые детишки называют «кокаином». Это всего лишь смесь каких-то хозяйственных средств с толикой хинина или прокаина, от которого лишь немеют губы, и добавкой амфетамина для имитации эффекта эйфории. С тем же успехом можно смешать имбирное пиво с жидкостью для мытья посуды и назвать это шампанским!
Они считают себя такими современными и отважными с этими своими «наркотиками». Они размягчают себе мозги марихуаной и снотворными до тех пор, пока не смогут уже отличить один препарат от другого. Я презираю этих ребят в кожаных куртках. Они выглядят в точности так же, как варвары, которые расхаживали по Зимнему дворцу в 1917‑м, думая, что уже все знают, а на самом деле у них было лишь необычайное высокомерие, порожденное столь же необычайной глупостью. Я вижу их каждый день, на другой стороне улицы, в пабе Финча. Они шепчутся и передают друг другу бумажные пакетики, в конце концов приезжают полицейские, усталые и злые, чтобы совершить какой-то ритуальный обыск и захватить парочку бездельников. Они заискивают перед неграми. Полиция просто возвращает этим мужланам веру в «бандитскую гордость». Они не меняются. Неудивительно, что теперь на распространение кокаина смотрят неодобрительно. Во времена моей юности это было средство для аристократов, художников, ученых, врачей. Спросите кого угодно. Хоть Фрейда. Я никогда не скрывал своего отношения к его учению. Триумвират, который разрушил нашу цивилизацию, – это Маркс, Фрейд и Эйнштейн. Их будут помнить и через миллион лет – это величайшие враги человечества. Маркс уничтожил основы христианского общества. Фрейд уничтожил наш разум – мы стали сомневаться во всем. Эйнштейн уничтожил самую сущность Вселенной. А еще говорят, что Геббельс был мастером лжи! Он был новичком. Как, наверное, потешается триумвират, когда рушатся хрупкие стены и памятники, когда топчут иконы, когда злодеи стоят, уперев руки в бока, среди обломков былого величия мира, а реки крови омывают их ноги, и надежда и человечность гибнут, сгорая в огне, свет которого отбрасывает чудовищную тень на весь мир – тень Зверя, трехглавый символ смерти.
Сам же Фрейд и уничтожил доброе имя кокаина. Но у них нет оснований меня арестовывать. Я не стану употреблять эту подделку, эту смесь талька и чистящих средств, которую они пытаются мне продать.
Спокойно наслаждаясь одиночеством, я растянулся на своей койке, чтобы обдумать предложение Леды. Было бы приятно сойти на берег в Батуме. Судя по рассказам, это весьма красивый город, хотя в нем и полно мусульман. Мы, вероятно, без труда отыскали бы отель и провели бы вместе пару ночей. Это был бы и праздник, и неплохой способ облегчить наше неизбежное расставание. Но все же, если бы баронесса после этого сочла, что продолжение нашей связи возможно, могли возникнуть затруднения. Вопреки всему, похоть снова одержала верх, и я решил спросить капитана, как он отнесется к тому, что некоторые пассажиры сойдут на берег. Я тем не менее не стал обсуждать этот вопрос во время обеда, опасаясь задеть самолюбие миссис Корнелиус, Я решил отыскать старика на следующий день и побеседовать с ним наедине.
Я уже уснул к тому времени, когда вернулась миссис Корнелиус. Проснувшись, я услышал шепот, доносившийся из-за двери, и понял, что Джек Брэгг пришел вместе с моей спутницей. Я услышал ее смешок. Потом началась какая-то возня. Было очевидно, что Брэгг тоже на время утратил контроль над собой. Чтобы избавить их обоих от затруднений, я воскликнул, как будто испугавшись:
– Кто там?
Шепот стих. Полагаю, миссис Корнелиус поцеловала Джека и пожелала ему доброй ночи. Закрыв за собой дверь, она спросила, не стану ли я возражать, если она зажжет лампу. Я сказал, что не против. Миссис Корнелиус прилично выпила, одежда ее была в беспорядке, но сама она находилась в обычном прекрасном расположении духа. Она взмахнула рукой:
– Ты ’се один, Иван?
Миссис Корнелиус села на край своей койки, чтобы снять обувь. В тот день она надела другое платье, розовое с серебром. Ей каким-то образом удалось в нескольких сумках притащить на борт содержимое целого платяного шкафа. Миссис Корнелиус всегда уделяла большое внимание своему гардеробу, по крайней мере, когда могла себе это позволить. Позднее нас обоих одолела бедность, и нам пришлось отказаться от многих привычек.
– Уф-ф! – вздохнула миссис Корнелиус. – Каждый вечер на эт черт’вом к’рабле веселле!
