И в этот момент ему вновь прилетело из гранатомета. И еще раз. Выпитые жизни помогли отразить оба выстрела, но тут вновь последовал ментальный удар, совпавший с еще одним залпом. Кровь из ушей и носа уже текла неостановимо, а теперь она хлынула еще и изо рта. Тело умирало. Великолепное, могучее, многократно модернизированное, стойкое к самому разнообразному вредоносному воздействию, оно больше не могло выдерживать этот чудовищный натиск… Еще один выстрел, отраженный уже непонятно за счет чего. Отказало зрение. Почти не действовал слух. Только сверхчувство еще работало, определяя, что к нему осторожно приближаются трое «лояльных». Он уже почти труп, но они его еще боятся. И хотелось бы сказать, что правильно делают, да это было бы ложью. Все, что он сейчас мог, – это удерживать ментальные барьеры против натиска псиоников. Да и это ненадолго. Интересно, что случится раньше – он умрет или падут барьеры?
И в этот момент в его сознании будто что-то щелкнуло, а от этого щелчка, как от большого взрыва, словно открылась новая вселенная, которая была в нем и раньше, только лежала под спудом, задавленная инертностью мышления. Мышления, завязанного все же на изначально человеческое сознание и, что самое главное, человеческую плоть. Сид мог сколько угодно говорить о своем презрении к отжившим, о том, что он многократно перерос их по знаниям, возможностям и могуществу, отринул многие человеческие слабости. И это было бы правдой, но не всей. Главное, чего не смог отринуть Сид, несмотря на все свои апгрейды и даже во многом иное мышление, родственное мышлению Сеятелей, – это комплекс смертности, комплекс разумного существа, не мыслящего себе жизни без материального тела. Вся поглощенная им энергия, мощь и знания при всем своем огромном объеме не смогли избавить его от этого встроенного в земного человека ограничителя. А не преодолев в себе этого комплекса, Сид не мог ступить на следующую эволюционную ступень развития Нового – стать Измененным четвертой ступени.
Все изменения, которые происходили с ним, были уже чисто количественными, приближаясь постепенно к пределу возможного на данной ступени. Не поборов инертности своего материалистического сознания, уже только в одном этом напоминающего человеческое, Сид был не в состоянии совершить качественный скачок, причем сам не понимая почему. А ведь он давно уже крутился вокруг да около. Временно покидая свое тело, переселяясь в другие, находящиеся подчас на огромном расстоянии, но всегда возвращаясь обратно, создавая Паутину, к узлам которой мог подключаться в любой момент, и даже перерабатывая материальную плоть мутантов в энергию для создания смертоносных аномалий, он неосознанно двигался в этом направлении – направлении отказа от постоянной материальной оболочки. Двигался, только медленно.
Дикий парадокс: не случись с ним таких жутких фатальных событий, он, быть может, еще долго вслепую тыкался бы в эту стену и не мог ее преодолеть. Надо было оказаться на грани физической гибели, чтобы пал этот последний, удерживающий его от скачка барьер. И вот сейчас он пал.
И за мгновение до того, как оборвалась последняя нить, связывающая тело Сида с жизнью, он сам рванулся прочь из обреченной материальной оболочки. В этом не было ничего сложного или необычного – ведь ему уже приходилось проделывать подобное сотни раз… Ничего, за исключением одного нюанса: возвращение не предусматривалось. Сущность Сида, вернее, уже не Сида, а Паука – верховного адепта эгрегора Сеятелей, ураганом ворвалась в первое попавшееся тело (одного из «лояльных») и подавила личность его прежнего владельца.
Паук не стал разбираться с этим телом, так как не собирался в нем задерживаться, а просто выпил жизнь того, кто стоял рядом. Третьим был глушитель, и он, не понимая, что происходит, тем не менее ударил своей силой по одержимому коллеге. Но вселившаяся в того сущность оказалась ему не по зубам, и через несколько секунд глушитель умер. Глухо жахнул гранатомет, и занятое Пауком тело оказалось уничтожено, но его сущность уже перескочила в другое – гранатометчика, который мгновенно развернулся в сторону подъезжавшего «Форда» и вскинул свое оружие. Струя пламени, ударившая из машины, опередила выстрел, но в момент гибели гранатометчика Паук переметнулся в тело сидящего за рулем. «Форд» резко вильнул и на полном ходу врезался в стену. Взрыв, пламя… Кое-как успевший вывалиться оттуда живым одержимый чужой сущностью «лояльный» поднялся на ноги и с полубезумной улыбкой огляделся в поисках новых противников. В его поле зрения попали еще две подъезжающие машины, и улыбка переросла в гомерический хохот.
Пауку понравилось. Но самым замечательным было то, что развлечение еще только начиналось…
Глава 21. Стрельцов
Нижний Новгород
Это было в общем-то несложно. Как у ребенка конфету отобрать. Когда заранее знаешь, что и где должно произойти, а твой противник – нет, условия создаются несколько неравные… Впрочем, они были неравными изначально, только в обратную сторону: могучая система силовых структур во главе с генералом и несколькими полковниками и с армией «лояльных» у них в подчинении с одной стороны, и сувайвор-одиночка – с другой. К тому же у нас тут не Олимпийские игры, и принципы fair play не котируются. Особенно когда проигравший теряет жизнь. Я более-менее договорился со своим пророческим даром, и теперь пусть проигрывают эти твари!
Естественно, без всяких пророчеств было ясно, что на городской квартире Калашникова нас будут ждать. Но тут важна была конкретика. А именно – двое «лояльных» в машине во дворе, двое в подъезде, двое в квартире подполковника и четверо – в квартире дома напротив, что окна в окна смотрит на Калашниковскую… Итого – десять… было… У меня случаются разные периоды, в том числе и такие, когда я стараюсь не плодить трупы направо и налево. Подобный период закончился на даче подполковника, когда ровняли с землей дом и убивали ребят-оперативников… Хватит…
Трупы я как мог припрятал. На сверхскорости, чтобы не палиться. Пока я этим занимался, подполковник Калашников бродил по квартире. Что-то искал. Что именно, я понял, когда закончил свои дела и вернулся в квартиру. Он стоял у стола, держа в руках конверт и, видимо, извлеченный из него сложенный лист бумаги формата А4 для принтера. На подполковнике не было лица. Я не стал ни о чем спрашивать, просто подошел, взял листок и прочел напечатанный текст:
«Глеб Александрович, ты сам виноват. Не полез бы куда не надо – тебя бы и не тронули. И семью твою. Но ты выбрал трудный путь, как, впрочем, и всегда. Трудный и неправильный. Неугомонный ты – вечно с тобой проблемы! Короче, хочешь увидеть живыми жену и дочь, приезжай в гости. И Стрельцова прихвати для компании. Больше народу – оно всегда веселее. Про полицию говорить не стану – сам не мальчик, понимаешь, поди… И не дури больше, очень тебя прошу! А то ведь я тебя знаю… И вот еще что – не сомневаюсь почти, что ты эту записку сам прочтешь, а не от моих людей получишь. Жалко их, конечно, ну да ничего – это запланированные потери. Ты связался с монстром, Глеб Александрович. Это я про Стрельцова, если непонятно. Ты сейчас, наверное, меня чудовищем считаешь, так вот, он – хуже. И намного. Так что на сей раз сделай уж, наконец, правильный выбор!»
