Вновь занырнув под Западный скоростной диаметр, Шатун в очередной раз оглянулся, и увиденное проморозило его ужасом – аномалия была уже совсем рядом. Мимоходом пришла мысль о пистолете в кармане как о способе сбежать в легкую смерть. Возникла и была отвергнута. Не приучен. Пока жив и в состоянии, надо бороться.
Опоры диаметра сработали как неплохие волноломы, и качало к востоку от него уже заметно меньше. Впрочем, яхта не сильно добавила ходу – рулевой держался уже практически на морально-волевых. Свечение аномалии стало заметно ярче, холод просто до костей пробирал, ноги норовили подломиться в коленях, а в ушах нарастал шум, причем не простой, а будто сотни чужих голосов шипели одновременно что-то непонятное на неизвестном языке. Шатун слышал, что подобное происходило при встрече с черными Пятнами, вылезавшими по ночам из Провалов. Что же это – новая навороченная версия Пятен?
Сталкер не видел уже практически ничего – полумертвый от холода и еле способный шевелиться, он правил яхтой почти наугад. Но все же, когда все озарилось лазурным сиянием, он обернулся… Зрелище было жутким и одновременно завораживающим. Аномалия настигла яхту и теперь принялась вбирать ее в себя. Вся корма, румпель и часть фальшборта покрывались чем-то вроде амальгамы, и это вещество принялось интенсивно отражать свечение энергетического образования, его породившего, одновременно, как казалось, растворяя в себе материю корпуса. Волна странной трансформации надвигалась на сталкера медленно, почти торжественно, как похоронная процессия. Холод стал почти нестерпимым, каждый вдох давался с трудом, а голову будто раскололо приступом сильнейшей боли.
Нет! Шатун резко навалился на румпель (ту его часть, что еще не была покрыта «амальгамой»), выпустив при этом гика-шкот. Яхта сильно вильнула, дала крен чуть ли не сорок пять градусов на правый борт и только чудом не опрокинулась. Румпель выскользнул из рук сталкера, и он упал. Но сбросить светящееся нечто не удалось. И само пятно снаружи, и «амальгама» на борту даже не заметили маневра, с неумолимостью палача продолжая свою работу. Перед глазами Шатуна вдруг засветился сам воздух, но секунду спустя он понял, что это энергетическое порождение аномалии, которое сейчас сделает с ним что-то, несовместимое с жизнью…
Холод… Сталкеру казалось, что у него даже глазная жидкость замерзает, и скоро глаза выпадут из век двумя льдинками. И боль. Она распространилась от головы на остальное тело, заполнив его целиком, и то ей не хватило места – она буквально распирала Шатуна. Ему подумалось, что сейчас он просто взорвется, как перекачанный надувной матрас.
Но тут внутри него будто огонь зажегся – от сердца и во все стороны хлынула волна сильнейшего жара, который заставил убивающий сталкера холод отступить. В шипящем хоре голосов, казавшемся Шатуну загробным пением, возник какой-то диссонанс, будто сомнение. Серебристо-голубое облачко энергетического образования, висевшее в воздухе буквально в полуметре от лица сталкера, сунулось было вперед и тут же отпрянуло, словно обожглось. Даже движение «амальгамы» остановилось… и вдруг обратилось вспять! Сияющее нечто покатилось назад, за борт, оставляя после себя частично разъеденный алюминий корпуса, покрытый ледяной коркой… Исчез и труп «лояльного», словно «амальгама» растворила его или забрала с собой. По светящемуся пятну за бортом (а оно оказалось поистине огромным – больше яхты раза в полтора) прокатилась какая-то пульсирующая волна, и оно вдруг даже чуть уменьшилось в размерах, медленно дрейфуя прочь. Шум в ушах Шатуна вдруг перешел в резкий пронзительный свист, как если бы поблизости развлекался, пробуя силы, соловей-разбойник. Будь у сталкера силы поднять руки, он бы схватился за уши – так им стало больно. Впрочем, больно было всему.
Все еще не веря тому, что спасся, и не сводя глаз с отступающей аномалии, сталкер приподнялся, пытаясь добраться до румпеля, но его организм в отчаянной схватке за жизнь, видимо, выбрал все ресурсы, и это усилие стало соломинкой, переломившей спину верблюду. В глазах у Шатуна потемнело, он рухнул ничком на палубу и потерял сознание.
* * *
Прыгун был голоден. Уже несколько дней в этом районе города ему не удавалось добыть нечего съестного. Даже многочисленные еще недавно крысы все куда-то запропастились. И вороны тоже. Правда, последних ловить было тяжелее, но прыгун оправдывал свое название, порой ловя их даже на лету. И вот вдруг вся еда исчезла. На всей территории, которую прыгун считал своими охотничьими угодьями. Живот подвело так, что, умей мутант выть, завыл бы непременно.
Прыгун не любил ходить за едой далеко. Не потому что был ленивым – из осторожности. Вон его собратья, вместе с которыми он охотился еще на прошлой неделе, ушли искать поживы на острова и пропали. Мутация изменила прыгуна не только внешне (размеры, прыжковые лапы, большая пасть, полная острых зубов), но и увеличила его мозг. Крысы, из которых в результате мутации получались прыгуны, и так-то были достаточно умными зверьками, а теперь новые мутанты могли даже проводить простейший причинно-следственный анализ и делать выводы. Прыгун чувствовал, что с собратьями случилось нечто нехорошее, и не хотел повторять их участь. Но еда… у-у… где взять еду? Еще немного, и он, пожалуй, забудет о своих страхах и двинется куда-нибудь в центр города или следом за собратьями. Не может быть, чтоб еды не стало сразу везде!
Прыгун рысцой пробежал по промзоне мимо здоровенного заводского корпуса и выбежал на берег. Постепенно светало, волнение уже улеглось, и ветер стих. Волны, забывшие о своей недавней ярости, лениво накатывались на берег и столь же вальяжно возвращались обратно.
Прыгун замер. Что-то было не так, как обычно. Сколько раз он уже пробегал за последние дни по этому берегу в поисках хоть чего-то съестного. Бесполезно. Но вон того здоровенного предмета в предыдущие разы тут точно не было. Жизнь приучила прыгуна к осторожности, поэтому к предмету, лежащему на берегу, он приближался медленно, с опаской. Кто его знает, что это такое?
Вообще в очертаниях предмета было что-то смутно знакомое. Прыгун напряг до предела все свои невеликие аналитические способности, пытаясь сообразить, на что же похожа эта странная штука… Лодка! Лодка, которой пользовались люди. Не самая маленькая, но и далеко не самая большая. Прыгун видел большие лодки. Огромные, больше даже, чем дом, мимо которого он только что пробежал. Там внутри частенько попадалось съестное. И крысы. Много вкусных, сочных крыс! При мысли о них у прыгуна аж слюна стала выделяться.
А может, тут тоже есть еда? Лодка небольшая, ее могло принести и выбросить на берег море. Но в ней же могут быть крысы? Должно же ему наконец повезти! Прыгун подошел еще ближе к лодке и принюхался. К своему великому разочарованию, запаха крыс не почувствовал. Зато почувствовал другой, тоже знакомый – запах человека.
Прыгун заколебался. Последние месяцы приучили его к тому, что человек тоже может рассматриваться как добыча. Большая и более опасная, чем крысы, но добыча. Прыгуну приходилось убивать людей, и не раз. Но тогда он был со стаей сородичей, и они кидались на человека вместе, по двое или по трое. Но видел он и другое. Как гремели какие-то железки в руках людей, и от них умирали прыгуны. Много прыгунов. Это плохо, опасно. Но как же хочется есть! Люди ведь не все одинаковые. Многие из них не имели гремящих железок и были недостаточно сильными и ловкими, чтобы отбиться даже от одного прыгуна, особенно если он, прыгун, нападет на них со спины или из засады. У человека слабый нюх. Вот прыгун его чует, а человек, наверное, нет. Сейчас ветер дует с моря в сторону прыгуна. Все складывается в пользу охотника.
