Они довольно быстро миновали остров Бычий, выход из гребного канала, прошли под Западным скоростным диаметром и, выйдя наконец на оперативный простор Финского залива, взяли курс на юг. На открытом пространстве волнение стало еще сильнее, зато при новом курсе ветер стал скорее боковым, чем встречным, переходя иногда почти в попутный благодаря умелым маневрам Пескова. Миновав Крестовский, взяли чуть западнее, чтобы обогнуть искусственно насыпанные полуострова, ограждающие пассажирский порт Морской фасад.
В открытом море да на ветру стало еще холоднее, и Шатун даже вытащил из-под куртки шарф, чтобы закрыть нижнюю часть лица. Если б не это, морское путешествие даже доставляло бы ему удовольствие. В темноте их яхта бесшумно, словно призрак, прорезала волны, постепенно ложась на курс зюйд-ост (как сказал Песков) и направляясь в устье Большой Невы. Северная ночь не такая темная, как южная, да и глаза сталкера уже успели привыкнуть к темноте. Оглянувшись, он уже смог различить впереди смутные очертания южной части Западного скоростного диаметра. Скоро они проскользнут под ним, и останутся совсем пустяки – высадиться в том месте, где Фонтанка, Екатерингофка и Большая Нева сливаются воедино.
Холод внезапно усилился, причем заметно, будто температура разом снизилась на добрых десять градусов, и в тот же миг у Шатуна противно засосало под ложечкой. Почти так, как было рядом с пространственной аномалией… и все же по-другому. Он обхватил руками плечи и поерзал, пытаясь согреться, но лучше не становилось. Более того, стало тошнить и накатила слабость, как при болезни. Захотелось упасть на палубу яхты и лежать не поднимаясь… Что за черт? Сталкер начал озираться по сторонам, и ему показалось, что как будто посветлело. С чего бы вдруг? До рассвета еще далеко. И тут он понял – слабо флуоресцировала вода. Только не вся, а приличное такое пятно метрах в двадцати по правому борту яхты. И пятно двигалось относительно них, но не так, как смещался бы статичный объект, мимо которого проходишь, а по-другому – с несколько иной скоростью и вроде бы наперерез. Взгляд сталкера упал на гик – его кончик тоже светился, как и верхушка мачты. Огни святого Эльма – припомнилось ему. К тошноте и слабости тут же добавился страх.
Волна вдруг ударила в борт яхты, ее существенно качнуло, и стаксель заполоскался на ветру. Николай! До сих пор «лояльный» не допускал ничего подобного. С ним что-то не так! Рука Пескова застыла на румпеле, будто ее свело судорогой, а остановившийся взгляд на бледном как смерть лице был словно зафиксирован на приближающемся пятне. Он уже не управлял яхтой – это была восковая фигура, воплощавшая образ ужаса и отчаяния. Более того – «лояльный» казался парализованным.
Сам толком не зная, что собирается делать, Шатун осторожно, пригибаясь и обеими руками держась за фальшборт, чтобы не вывалиться в ледяную воду, стал перебираться на ют, к Пескову. Примерно посередине своего пути он споткнулся о свернутый канат и растянулся на палубе. Но это его и спасло, потому что в ту же секунду неуправляемый грот словил сильный боковой порыв ветра, и гик резко развернулся в сторону Шатуна. Оставайся сталкер на ногах, удар этот пришелся бы ему как раз в лоб и почти наверняка отправил бы его за борт.
Шепотом выругавшись, Шатун решил дальше двигаться ползком. Так оно надежнее. Во-первых, яхту теперь мотало на волне, и удержаться на ногах стало очень проблематично, а во-вторых, гик еще раз со свистом пронесся над головой сталкера уже в обратном направлении. Такой удар мог бы и череп проломить. Однако надо было торопиться – если так будет продолжаться дальше, яхту перевернет.
Оказавшись рядом с Песковым, Шатун понял, что ситуация еще хуже, чем казалось. «Лояльный» был не просто парализован, он умирал – немигающий взгляд, судорожный оскал на месте недавней улыбки, сведенные на румпеле пальцы… А жизнь из него уходила с каждой секундой без всяких видимых причин, если, конечно, в качестве таковых не рассматривать приближающееся флуоресцирующее пятно… Аномалия. Шатун был готов биться об заклад, что это именно аномалия, а не какое-нибудь невиданное чудище, созданное Зоной. Аномалия, энергетически воздействующая на живых существ. Сталкер ведь и сам чувствовал себя на редкость погано. Давно ему так плохо не было. С тех пор, как десять лет назад с двусторонней пневмонией свалился.
Помочь Николаю? Но как? Все, что у Шатуна оставалось в аптечке, – это противостолбнячная сыворотка и комплексный антидот, приобретенный совсем недавно по знакомству с армейских складов. А еще вакцина антиновы – последняя доза. Но тут все это вряд ли поможет. Все, что можно сделать, – отобрать у почти уже мертвеца управление и попытаться вспомнить, как он действовал, чтобы не перевернуться и уйти от этой светящейся смерти. Сталкер схватил «лояльного» за руку и попытался оторвать от румпеля, но это оказалось не так-то легко: казалось, у того уже наступило что-то вроде трупного окоченения – суставы не гнулись, а пальцы были словно из стали сделаны.
И тут он повернулся к Шатуну. Вблизи лицо «лояльного» выглядело просто жутко. Кожа стала даже не белой уже, а серой, глаза ввалились, нос заострился, кожа туго обтянула скулы, а губы превратились в тонкую бесцветную черту. Николай с трудом разлепил их, и глаза его заполнились чернотой. Видно было, что «лояльный» бросает в бой все ресурсы своего измененного организма ради одного, последнего усилия.
– Ттебе нельзхаа умхираать! – сумел сквозь хрип выдавить он. – Крхоовь…
В следующее мгновение чернота в глазах исчезла, их целиком заволокла белая пелена, которая почти тут же сменилась красно-бурой, а еще через секунду из глаз, ушей и рта «лояльного» хлынула кровь, и труп практически сразу окоченевшей промороженной колодой рухнул на палубу. Шок длился у Шатуна всего пару секунд, а затем он с отчаянием обреченного вцепился в румпель, пытаясь править под острым углом к волне, чтобы ветер дул в грот сзади и сбоку (Песков, кажется, называл это курс бакштаг). Примерно с полминуты у него ничего не получалось. Снова свистнул, разворачиваясь, гик, и весьма приличная по высоте волна с пенным барашком ощутимо приложила яхту в борт, из-за чего сталкер едва не упал. Но в итоге физическая сила и упорство помогли ему одолеть непокорное рулевое управление и поймать гика-шкот, удерживая грот в нужном положении. Яхту сразу стало меньше мотать, и уменьшилась килевая качка, хотя о стабильности курса, которая была раньше, уже, разумеется, речи не шло, да и крен на левый борт появился из-за резкого поворота.
Шатун оглянулся – светящееся пятно находилось уже совсем недалеко – чуть справа и за кормой. Оно продолжало преследование, постепенно сокращая расстояние до суденышка. И ничего удивительного: яхта в руках неопытного рулевого все же неслабо рыскала, периодически зарываясь носом в гребни волн и гася импульс своего движения. Шатун бы и рад увеличить скорость, да не знал как. Хорошо еще, что за сорок минут плавания он хоть так править научился – где уж там гоночные приемы применять, тем более без помощника, работающего со стакселем.
Между тем сталкеру постепенно становилось все хуже – сильно знобило, кружилась голова, и силы утекали, как вода из дырявого полиэтиленового пакета. Тошнота тоже усилилась, только теперь уже непонятно из-за чего – из-за качки или аномалии. Но он держался буквально на зубах, понимая, что прекращение борьбы означает смерть. В глазах стоял туман, и ему стало совсем плохо видно волны, к которым он пытался приноравливаться, регулируя направление движения яхты. Синеватые огоньки на кончике гика и верхушке мачты, возникшие одновременно с появлением аномалии, помогали ему хоть как-то ориентироваться в текущей геометрии грота – и на том спасибо.
