— Послушай, Афина… — начал он.
— Всё, я с тобой больше не разговариваю! — не оборачиваясь, бросила богиня. — Проси прощения!
— Прости меня, Афина! — сказал Одиссей, опускаясь на колени.
Афина повернула голову и улыбнулась. Она вовсе не была настроена долго на него сердиться.
— В последний раз прощаю, — сказала она. — Кстати, ты меня ещё не поблагодарил за оружие Ахилла. Неизвестно, сколько бы в кувшине оказалось белых бобов, если б не я.
— Благодарю! — поспешно, хоть и неохотно сказал Одиссей.
— Не за что, — ответила Афина, совсем уже переставая сердиться. — Пошли смотреть на Аякса. Он сейчас у себя в палатке жестоко терзает каких-то двух несчастных баранов и думает, что это ты и Агамемнон. Это надо видеть.
— Не надо, — слабо возразил Одиссей.
— Не бойся, он тебя не заметит.
— Да не боюсь я Аякса. Я сумасшедших не люблю.
— Не любишь? Зря. Они смешные. А посмеяться над врагом — самое милое дело. Аякс ведь твой враг?
— Конечно враг. Но меня сейчас Агамемнон ждёт. Мне надо ему всё доложить. Вдруг он тоже захочет посмеяться.
Афина сердито пожала плечами:
— Как знаешь. Вечно я Аякса для тебя держать не буду.
Агамемнон не стал смеяться. Когда он понял, что на месте изрубленного скота должен был быть он и его люди, он едва сам не впал в бешенство. Собрав бойцов, он отправился брать штурмом палатку Аякса. Та пала без боя. В ней всё было залито кровью и облеплено шерстью от двух привязанных к столбу истерзанных и изуродованных бараньих туш. Но сделавший это живодёр пропал.
Агамемнон собрал войско и, построив его к бою, велел прочесать окрестности. Никто не посчитал это чрезмерным: все видели последствия Аяксова безумия на пастбище и в его палатке и понимали, что озверевший, жаждущий крови, потерявший контроль над собой Аякс будет похуже любого морского чудовища. Агамемнон велел разбушевавшегося монстра живым не брать.
Но убивать Большого Аякса не пришлось. Вскоре его нашли на берегу. Рукоятка меча, подаренного Гектором, была зарыта в песок, а на лезвии лежал пронзённый труп героя.
Афина, чтобы окончательно доконать богохульного женоненавистника, вернула ему разум, и Аякс, возвратившись из мира иллюзий в реальность, понял, что натворил. Он не долго выбирал, как ему поступить дальше, поскольку выбирать было не из чего. Он пошёл на берег моря и своей бесславной гибелью окончательно завершил спор об оружии Ахилла.
Презиравший богов при жизни, он ничем не порадовал их и после смерти: не было ни тризны, ни жертвоприношений, ни спортивных состязаний. Даже погребального костра не было. Агамемнон велел закопать труп Аякса, не сжигая, и заровнять это место.
Яд лернейской гидры
Первую часть своего обещания Одиссей исполнил легко. Судьба и боги были к нему благосклонны. Пелей был ещё жив и здравствовал, хотя и сильно постарел. Он продолжал царствовать во Фтии, ждал возвращения Ахилла и растил внука Неоптолема — это был тот самый ребёнок, которого ждала Деидамия от Ахилла.
Неоптолем в своём ещё совсем юном возрасте был настоящим богатырём и очень походил на отца в молодости, только у Ахилла волосы были русые, а у его сына огненно-рыжие. В детстве его из-за этого дразнили и прозвали Пирром, то есть Рыжиком, но, когда он подрос, дразнить перестали и если называли Пирром, то только с почтением.
Мальчик вырос, ни разу не увидев отца, и теперь, послушав об его подвигах, исполнился жажды мести и тяги к приключениям. После того как Одиссей отдал ему те самые доспехи, в которых его отец уходил на войну, — доспехи, подаренные его деду Пелею богами и носившие на себе следы от ударов, нанесённых Телефом и Кикном, а также знаменитое копьё, которое для Одиссея было тяжеловато, а юному Пирру в самый раз, доблестного юношу уже ничто не могло удержать дома, так он рвался в бой.
Пелей не возражал, понимая, что это бесполезно, ведь Неоптолем был сыном Ахилла и его внуком, а у них в роду все были славными, доблестными и отважными героями. Благословив внука и принеся положенные жертвы богам, Пелей отпустил Неоптолема с Одиссеем.
Таким образом, царь Итаки исполнил первую часть своего обещания и сам не остался внакладе: отдав молодому воину копьё и старые доспехи Ахилла, царь Итаки с его щедрого разрешения оставил себе новые доспехи, скованные Гефестом по заказу Фетиды.
Что касается второй части, то тут Одиссею было ясно только то, что начинать поиски лука и стрел Геракла надо с того места, где он их видел в последний раз: с острова, где когда-то греки по его наущению бросили умирающего Филоктета. Понятно, что лука и стрел там больше нет, ведь именно стрелой Геракла был убит Ахилл, а значит, чудесным оружием сейчас владеет какой-то троянец. На острове Одиссей рассчитывал найти свидетельства, которые укажут на дальнейшую судьбу легендарного лука и отравленных стрел и на то, где и у кого их следует дальше искать.
По дороге Одиссей рассказал своему юному спутнику историю, приключившуюся с оруженосцем Геракла, естественно значительно приуменьшив свою собственную роль.
— Конечно, Филоктет погиб, — говорил он. — Его нога так распухла, а сам он так страдал, что вряд ли дожил до следующего дня.
— Но почему же вы его бросили? — наивно спрашивал Неоптолем. — Почему не взяли с собой и не попытались спасти?
— Война, знаешь ли, состоит не только из благородных подвигов. Иногда приходится жертвовать боевыми товарищами ради общего дела. Филоктет всё равно был не жилец, но его рана могла оказаться заразной, а страшнее заразы на корабле ничего невозможно представить, кроме того, он так выл и стонал, что мог подорвать боевой дух остальных воинов, да и вонь от его раны была невыносимой — никто не смог бы плыть с ним на одном корабле.
Неоптолем кивал, соглашаясь с тем, что он ещё действительно неопытен в военных делах, но понять, как можно бросить товарища в беде, он всё равно не мог — его полная романтических иллюзий душа отказывалась воспринимать это.
Они высадились на том месте, где много лет назад пристали к берегу греческие корабли, шедшие к Трое.
Одиссей не удивился, ничего не найдя там, где греки когда-то оставили лежать своего больного товарища: за столько лет от трупа, пожалуй, ничего не осталось бы. Найти разгадку сразу же, только лишь выйдя на берег, было бы слишком просто.
Они отправились вглубь острова. Неоптолем шёл быстро, и осторожному Одиссею постоянно приходилось его сдерживать. В какой-то момент царю Итаки показалось, что он вернулся на десяток лет назад: он опять шёл той же тропой по тому же лесу, а рядом с ним снова с треском топал юный Ахилл. И снова, как годы назад, они вышли к той же самой пещере, и над костровищем перед ней точно так же поднимался дымок.
Одиссей резко остановился, хватая Неоптолема за локоть.
Что за наваждение! Ему уже показалось, что в них снова полетел камень, из кустов выскочил человек в звериной шкуре, а голос Фетиды сзади закричал: «Ахилл! Нет!»
