Афина тоже поднялась с земли. Шлем и доспехи спасли её от серьёзных травм, но лёгкую контузию она всё же, видимо, получила. С секунду богиня стояла, слегка покачиваясь, и бестолково хлопала своими большими, круглыми совиными глазами, а потом рассеяно ответила:
— Да, повоевать. — И, вдруг собравшись, запальчиво добавила: — А что, скажешь, только мужчинам можно, а девушкам нельзя?!
— Отчего же? — всё так же равнодушно ответил Аполлон. — Девушкам тоже можно.
Афина, уже приготовив множество аргументов и примеров, собралась возражать, но неожиданный ответ Аполлона обескуражил её, и она так и застыла с полуоткрытым ртом, покрасневшая от смущения. Афина всегда краснела и смущалась, когда видела Аполлона.
Бой прекратился. Троянцы и греки разошлись по обе стороны поляны, оставив на ней лежать нескольких убитых и раненых, и наблюдали за потерпевшими аварию богами. Те огляделись и, сообразив, что мешают, вспорхнули на ветку дуба, откуда, болтая ногами, стали наблюдать за развитием событий.
А события не развивались. Отдышавшись и придя в себя, воины почувствовали накопившуюся за весь день усталость. Никто снова воевать не рвался.
— Надо бы как-то закончить сегодня, — рассеянно произнёс Аполлон.
— Ага, — устало подтвердила Афина. — А как?
Гектор, словно услышав их разговор, вышел на середину поляны и закричал:
— Греки! Кто хочет выйти со мной на поединок?!
Молчание было ему ответом.
Прошло несколько секунд, когда из греческой фаланги вышел Менелай и, обернувшись, крикнул:
— Бабы трусливые! Гречанки вы, а не греки!
От волнения он даже не заметил, что цитирует Терсита — демагога, которого сегодня утром Одиссей побил за такие разговоры.
Менелай пошёл навстречу Гектору, но успел сделать всего два шага, как его догнал Агамемнон, схватил за локоть и грубо затащил обратно в строй.
— Совсем обезумел?! — закричал он на брата. — Это тебе не Парис, это Гектор — с ним даже Ахилл биться опасался. Жить тебе надоело?!
Он вышел перед строем и грозно спросил, обращаясь ко всем, но глядя на стоявших рядом и о чём-то переговаривавшихся Одиссея и Большого Аякса:
— Что, Гектора испугались?!
— Не испугались, — ответил Одиссей. — Сразиться-то можно, только не хотелось бы стрелу в спину словить, как это уже сегодня было с Менелаем. Не очень-то я верю в порядочность троянцев с некоторых пор.
— Ну что ты, Одиссей! — донеслось с ветки дуба. — Тут же мы с Аполлоном. Мы проследим, чтобы всё было честно.
На поляну вышел Большой Аякс и заявил:
— Кому тут точно нельзя верить, так это вот этой вот дамочке! — Он показал пальцем на Афину. — Я сам сегодня видел, как она разговаривала с ликийцами, а сразу после этого один из них выстрелил в Менелая.
— Ну, ты! — гневно крикнула Афина, мысленно наложив на уже подписанный смертный приговор Аяксу резолюцию: «С муками и с унижением».
Из греческих рядов послышался старческий кашель. Нестор вышел перед строем и, обращаясь то ли к присутствовавшим богам, то ли к греческому войску, заговорил:
— О боги! Страшные времена настают. Доблесть в людях иссякла, бескорыстие, честность, доброта пропали. Но не это самое плохое. Хуже всего то, что доверия в людях не стало. Всякое мне повидать довелось. Давно я живу. Застал и ту пору, про которую теперь и вспоминать не хочется. Бедно мы тогда жили, тяжело, но богам мы верили. Себе, жёнам своим так не верили, как богам. Оттого и жизнь наша лучше после этого сделалась. А нынешняя молодёжь в золотых доспехах ходит, ни в чём отказа не знает, и нет чтоб богов за это благодарить — они в них пальцем тычут и слова такие говорят, какие и жене своей говорить не пристало. И к чему это нас приведёт? От недоверия все беды. Войны от недоверия, смуты от недоверия. От недоверия и в долг не дадут, и в гости не позовут. И Прокрида от недоверия погибла.
Афина, уже начавшая за этой речью клевать носом, чуть не свалилась с ветки и недовольно заворчала:
— Ну хватит уже, дедушка! Какая ещё Прокрида? При чём тут Прокрида? Мы сюда воевать пришли или сказки слушать?!
— Ты, дочка, не кипишись, — ласково ответил Нестор. — Слушай, что старики сказывают, — стариков слушать полезно. Повоевать ты ещё успеешь. Война всегда будет, а мы, старики, будем не всегда. Ты посиди и послушай. Потом ещё спасибо за науку скажешь.
— А я бы, пожалуй, послушал, — безразличным тоном сказал Аполлон, подперев подбородок кулаком.
Тактичное замечание Нестора заставило Афину вспомнить, что она богиня мудрости, и устыдиться своих слов. Ничего не ответив, она положила щёку на ладонь и приготовилась слушать.
Бойцы обеих армий поснимали тяжёлые доспехи, сели на землю и тоже слушали рассказ Нестора.
…Давно это было. Вы тех времён не застали, и хвала богам, что жить вам тогда не довелось.
Трудное было время. Бедно тогда жили, зарабатывали мало, а цены были высокие. Да и по тем ценам ничего было не достать.
Жил тогда царь Кефал. Красавец, охотник — не нам чета. И жена у него была красавица, а звали её Прокридой.
И так они друг друга любили, что клятву дали никогда ни с кем друг другу не изменять.
Клятву дать — дело нехитрое, а как соблюдать её, если оба такие красивые?
Заметила однажды Кефала на охоте богиня утренней зари и сразу глаз на него положила.
Эос Гиперионовна — богиня достойная и всеми уважаемая, да вот только, не при вас, Афина Зевсовна, будет сказано, на передок слаба. Ни одного красивого мужчину пропустить не может, потому и восходит утром вся пунцовая — стыдится, значит, что ночью вытворяла.
Вот и стала она Кефалу глазки строить и всякие недвусмысленные намёки делать, но он ни в какую.
— Я, — говорит, — жене обещал.
А Эос ему:
— Дурак ты, Кефал. Один раз ведь живём. С богиней-то можно. Или ты думаешь, что Прокрида твоя случай упустит, если возможность хорошая подвернётся? Ты не отвечай — проверь сначала, а потом уж выводы делай.
Превратила она Кефала в богатого иностранца и надавала ему товаров всяких заморских, какие на рынке тогда не купить было.
Пришёл Кефал в таком виде к жене и стал её склонять, не при вас, Афина Зевсовна, будет сказано, к интимной близости, но она ни в какую.
— Я, — говорит, — мужу обещала.
А он ей:
— Дура ты, Прокрида. Один раз ведь живём. Смотри, что я тебе за это подарю.
И предложил ей такие подарки, что у Прокриды сразу все глаза разбежались. На рынке в те времена только дрянь всякая была местного производства, а тут всё иностранное, качественное, с камнями драгоценными. Вот Прокрида и думает: «Ну, с иностранцем-то один раз можно. Это ж и не стыдно даже, если за одну ночь столько получу, сколько другие за месяц не заработают». Вот она и согласилась. А Кефал свой обычный облик принял и говорит:
