— Да ты ещё и дерёшься! — вскричал он и тут же получил новый удар в челюсть.
Удивление сменилось яростью, но после третьего удара лицо противника стало равнодушным и задумчивым, Деифоб потерял интерес к происходящему, он посмотрел сквозь Париса и повалился на спину. Стадион взвыл. Подбежавшие служители унесли Деифоба.
Не успела ещё отхлынуть волна славы, внезапно обдавшая безвестного пастушка, как над стадионом прогремело ещё более страшное имя: «Гектор!» При этом слове стадион заревел ещё громче, а Парис снова попрощался с жизнью. Гектор был старшим сыном царя Приама и самым могучим героем Трои, а может быть, и всего мира. Победить его не удавалось ещё никому. Вот когда бы Парису пригодился подарок, который ему предлагала Афина. Но теперь на помощь Афины рассчитывать не приходилось. Он просто встал в преподанную стойку, закрыл голову локтями и зажмурился.
Из оцепенения его вывела резкая боль в кулаках. Открыв глаза, Парис увидел, как красивое и мужественное, будто высеченное из мрамора лицо Гектора теряет форму и превращается под ударами его кулаков в неэстетичное кровавое месиво. Но Гектор был настоящим богатырём: получив столько ударов, сколько хватило бы, чтоб убить пятерых, он не только не умер, но даже остался на ногах, правда, защищаться уже не мог. Увидев это, царь велел прекратить бой, и поспешно подбежавшие работники подхватили и унесли со сцены главного героя, за несколько секунд превратившегося в реквизит.
Остальных героев Парис уже не боялся. Поняв, что в драке ему ничто не грозит, он уже не закрывал глаза, отважно встречал всех, кто выходил к нему на бой, и быстро укладывал их на арену, позволяя себе даже иногда покуражиться: попрыгать вокруг противника или исполнить какой-нибудь дурацкий танец, уворачиваясь от ударов.
Наконец, когда противников больше не осталось, он издал победный клич, потонувший в рёве зрителей, и заплясал посреди арены, размахивая кулаками над головой. Но радость его быстро была прервана. На арене вдруг снова появился пришедший в себя Деифоб, на этот раз в руке его был меч.
— Я тебе покажу, скотина ты безродная, как царских детей бить!
Без перерыва и без объявления началось соревнование по бегу. За мчавшимся по арене Парисом бежал Деифоб, к нему присоединились и другие избитые пастухом герои, желавшие отыграться за свой позор. Но превзойти в беге Париса, улепётывающего от толпы озверевших героев, никто в мире не смог бы. Им только и оставалось, что браниться, глотая пыль, поднятую его пятками. Парис так увлёкся, что даже не услышал, как царь Приам объявил конец гонки. Дисциплинированные герои тут же остановились, а Парис продолжал бежать, пока не закончил круг и в силу неумолимых законов геометрии не налетел на своих преследователей, и тут уж от неизбежной расправы его спас только царь, велевший героям отпустить его и на весь стадион провозгласивший: «Победил Парис!»
Шатаясь, пастух подошёл к царю и низко ему поклонился, а когда он поднял голову, на ней лежал венок победителя.
— Сколько тебе лет? — улыбаясь, спросил его царь Приам.
— Сегодня восемнадцать стукнуло, — ответил Парис, сделав ударение на слове «стукнуло».
— Восемнадцать, — повторил Приам уже более серьёзным тоном. — Так у тебя сегодня день рождения? А кто твои родители?
— Я подкидыш. Агелай мне вместо отца. Это он меня нашёл.
— Агелай? — теперь уже совсем серьёзно переспросил царь и вдруг, улыбнувшись, хлопнул Париса по плечу и сказал: — Иди со мной во дворец — отметим твою победу и день рождения, и Агелая позовём.
— Агелая ко мне! — уже без улыбки велел он своим слугам.
Всю дорогу до дворца Деифоб шёл рядом с царским паланкином и гундел:
— Что же это, папа! Ты простого пастуха победителем объявил. Он детей царских бьёт, а ты его победителем! Это ж стыд какой!
— Конечно стыд, — спокойно отвечал Приам. — Царские дети позволяют себя бить какому-то пастуху.
— Я не позволю, — ворчал Деифоб. — Зарублю его за это. Можно, а?
— Зарубишь, сынок? Это на каком же основании?
— На том основании, что я царский сын, а он пастух.
— Ошибаешься. Это вчера он был пастух, а сегодня он победитель. Он сегодня от меня приз получил, а что ты от него сегодня получил — сам знаешь.
— Папа! Дай мне утешительный приз: позволь его зарубить, и я сразу утешусь.
Приам в ответ только рассмеялся, и в продолжение недолгого пути Деифоб к нему больше не приставал.
Во дворце Приам провёл Париса к своей жене и дочерям. Как только они вошли, Кассандра вскочила и закричала, показывая пальцем на пастуха:
— Убейте его!
Приам осуждающе посмотрел на Деифоба, с готовностью выхватившего меч, и строго сказал дочери:
— Ты бы хоть посторонних постеснялась!
— Но я же видела, — сквозь слёзы сказала Кассандра, — он принесёт нам несчастье, мы все погибнем из-за него.
— Ах, ну что ты! — воскликнул Парис, цитируя Гермеса.
Этот неприятный разговор был прерван появлением Агелая. Главный пастух, приведённый слугами, видимо, уже понял, в чём дело, и сразу бухнулся в ноги Приаму, моля о пощаде.
— Ну давай, рассказывай, что ты сделал с ребёнком, которого тебе восемнадцать лет назад отдали! — сурово обратился к нему царь.
И Агелай сбивчиво, постоянно причитая, ссылаясь на жену, детей, трудное детство, природную доброту и прежние заслуги, рассказал о том, что ровно восемнадцать лет назад ему было поручено убить новорождённого царского сына, он отнёс мальчика в лес и бросил его там на растерзание диким зверям, но когда через несколько дней он снова пришёл к тому месту, то обнаружил, что мальчик жив: его вскормила сердобольная медведица. Тогда Агелай не выдержал, забрал мальчика к себе и вырастил Париса как собственного сына, никогда не говоря, кто его настоящие родители.
— Вот ведь как, сынок, — сказал Приам, обращаясь к Парису, — когда ты родился, было нам с твоей матерью пророчество, что из-за тебя погибнет Троя. Некоторые, — тут он кивнул на Кассандру, — и сейчас так думают, только всё это глупые суеверия, как я теперь вижу: ты уж восемнадцать лет как жив, а Троя не погибла. И не погибнет никогда, если будут у неё такие защитники, как ты. А тогда я пророчеству поверил. Есть у нашего брата царя такой обычай: если надо избавиться от нежелательного ребёнка, его отдают слугам и велят извести как-нибудь, а слуги всегда относят ребёнка в лес, где кто-нибудь: волчица, медведица или пастухи его находят, вскармливают, воспитывают и дают ему подобающее царскому сыну образование. Так что ещё ни одному царю избавиться от сына таким способом не удавалось. Но уж таков обычай. А мы, цари, вовсе не такие изверги, как некоторые думают, и вовсе не так уж и любим казнить всех подряд, и уж тем более убивать собственных детей. Просто положение обязывает. А ведь знаешь, сынок, мы же эти состязания в твою память проводили. В годовщину твоей смерти, как мы думали. И кто мог подумать, что ты сам на них и победишь! Ты счастливчик, Парис, ты из тех, кто гульнёт даже на собственных похоронах. Впрочем, какие теперь похороны! Обними свою семью. Давайте праздновать!
