Одиссей пообещал заняться этим немедленно и распрощался с Диомедом. Отойдя на несколько шагов, он встретил застывшего в недоумении Менелая.
— С кем это ты сейчас разговаривал? — спросил тот. — С Диомедом?
— Нет, — ответил Одиссей, — это была Афина в образе Диомеда.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Пойдём, надо обсудить с Агамемноном одно интересное предложение.
Менелай, облегчённо вздохнув, пошёл вслед за Одиссеем. Он только что встретил Диомеда в лагере и сейчас подумал, что у него двоится в глазах. Слова Одиссея ставили всё на свои места.
Афина, не сменив образа, в глубокой задумчивости шла вдоль берега. Она очень волновалась: безумный план, который она только что изложила Одиссею, был её последней надеждой, он обязательно должен был сработать.
Неожиданно воздух перед ней засветился, переливаясь яркими разноцветными блёстками, и из этого чудесного кокона выпорхнула Афродита. Изящно отставив ножку, она окликнула Афину мерзким писклявым голоском:
— Мужчина! Не желаете отдохнуть?
— Сгинь! — буркнула в ответ богиня мудрости.
— А что это ты, юноша, такой застенчивый? — не отставала Афродита. — Боишься потерять невинность?
— Я тебе сказала: пошла вон! — рявкнула Афина, принимая свой обычный облик.
— А, это ты, Совушка, — нисколько не удивившись, ответила богиня любви. — Вот, значит, кто шляется тут по вечерам и отбивает клиентов у моих девочек. Что это ты сегодня в таком образе? Девушка в поисках новых ощущений? Или твой любимый Одиссей именно таких предпочитает? Кстати, ты знаешь, что у Одиссея жена и сын? Конечно, он тебе об этом ничего не говорил! Ох уж эти мужчины! Да и ты хороша. Как там поэты про тебя говорят? «Верит как дура всему вислоухая дева Афина», верно? Ты, главное, предохраняться не забывай. А то ведь папочка твой небось не знает, какой сюрприз ты ему готовишь.
— Заткнись! — взвизгнула Афина, сжимая от злости кулаки.
— Зря злишься. Я ведь о тебе забочусь. Или ты думаешь, что раз ты вся из себя умная, то с тобой ничего и случиться не может? Видала я таких. Каждый день к моему алтарю прибегают и ревут: «О великая Афродита, как мне быть?! Что я теперь родителям скажу?!» Почти все мои жрицы с этого трудовой путь начинали. А я что могу сделать? Я богиня, а не волшебница.
— Замолчи! — в исступлении заорала Афина. — Ты!.. Ты!..
— Ну же? Кто я? Скажи уже, Совушка. Что молчишь? Слов таких не знаешь? Шучу я. Не готовишь ты папочке никаких сюрпризов — ты даже на это не способна. Две на Олимпе такие непробиваемые девственницы — ты и Артемида. С ней-то всё ясно: бедняжка мужиков на дух не переносит, но ты совсем другое дело, ты ни одного героя, кажется, ещё не пропустила. Сколько ж их уже было? Кадм, Персей, Геракл, Нестор, Тидей, Беллерофонт, Тезей, Диомед, Ахилл, Одиссей — я никого не забыла? Достойные парни, хоть и не в моём вкусе. Ты же и войну устроила, только чтоб с мальчиками знакомиться. И каждому-то ты помогаешь, вокруг каждого вертишься, всем рассказываешь, какая ты умненькая, какая воительница, какая рукодельница и повариха. Золотце, а не невеста. И где результат? Никто из них даже не понял, что тебе надо. Да ты, дурочка, и сама этого не поняла. Ну и ради кого ты перечитала всех философов, научилась махать копьём, печь пироги и вышивать крестиком? Ты всё умеешь, но ни на что не пригодна. Ты просто недоразумение, Совушка, любимая ошибка своего папочки, ничего более.
— Это неправда! — сквозь слёзы простонала Афина.
— Это правда, Совушка, и ты сама это знаешь, потому и злишься.
— Неправда! Я докажу!
— Чушь! Ничего ты мне не докажешь. Мои потомки будут править миром, а у тебя не будет потомков. И планету в твою честь никогда не назовут. Ни в честь тебя, ни в честь твоей подруги Геры. Нашли друг друга, нечего сказать — богиня семьи, которая не помнит, когда у неё муж в последний раз дома ночевал, и богиня мудрости, у которой одни мальчики на уме! Я богиня любви, и уж её-то у меня всегда в достатке. А вам только и остаётся, что злобствовать. И чего вы добились? Угробили Париса, и что? Суд Париса состоялся, решение вынесено, и изменить его никто не в силах. Я самая красивая богиня, а вы просто две закомплексованные неудачницы!
— Не смей так со мной говорить!
— Ух ты! Отчего же не сметь-то? Я ведь тебя старше. Я твоему папочке тётей прихожусь. Хотя многие принимают меня за его дочку, — добавила Афродита не без самодовольства. — Ты сама-то хоть понимаешь, что связалась с сестрой Крона, мелкая паскудница? Радуйся — папочка разрешил сделать очередную пакость. Я мешать не буду — Зевс запретил, да мне и самой неохота с тобой связываться. Повеселись: разрушь город, убей тысячу-другую ни в чём не повинных людей. Это бесполезно: одних убьёшь — другие родятся. Я позабочусь об этом. И запомни: кто бы ни проиграл, победительницей буду я. И так будет всегда, потому что любовь — это будущее.
Афродиту окружил ярко сверкающий прозрачный кокон, и она растворилась в воздухе, оставив плачущую Афину одну на берегу.
Похищение Палладия
Спасительный план Афине пришлось сочинять второпях, потому и получился он бредовым. По её плану греки, как и собирались, уплывали, оставив у себя в лагере огромную деревянную лошадь, внутри которой сидели их лучшие герои. Троянцы затаскивали коня вместе с героями к себе в город, ночью те выходили и открывали ворота, давая путь тайно вернувшемуся греческому войску. Редкостная чушь, но ничего лучшего никто всё равно предложить не смог, а Афина уверяла, что всё должно получиться, и грекам ничего не оставалось, как только ей верить.
Верил, конечно, и Одиссей, но слова Калханта о Палладии — будь это подозрение, пророчество или пьяный трёп, не выходили из головы царя Итаки. Кто, действительно, знает, на чьей стороне взбалмошная богиня, пока Палладий в руках троянцев? Можно ли браться за осуществление безумного, авантюрного плана Афины, ради которого на кон была поставлена жизнь всех греческих героев и исход Троянской войны, не устранив такое серьёзное подозрение?
У Одиссея был собственный план, тоже безумный. Он решил украсть у троянцев Палладий.
Проникнуть в город было несложно: днём ворота открывались. Но Одиссей был слишком заметной личностью, многие троянцы знали его в лицо. Целую неделю царь Итаки не мылся, не брился, не причёсывался, велел слугам избить себя и в таком неузнаваемом виде: обросший, вонючий, в грязных лохмотьях, с синяками на лице и рубцами от плети на теле — он прошёл в осаждённый город. Стражи пропустили его, не обыскав: отвратительный нищий не вызвал подозрений и прикасаться к нему никто не захотел, так что Одиссею даже удалось пронести под лохмотьями короткий меч и мешок.
Побродив по улицам, он нашёл храм Афины, заглянул туда, стараясь не попадаться на глаза всевидящей богине, узнал, где стоит Палладий — небольшая, почерневшая от времени грубо сработанная деревянная статуэтка.
Что делать дальше, Одиссей не знал. В храме и вокруг всегда было много людей, стражники охраняли вход — забрать статуэтку и незаметно вынести её было невозможно, пробиться с боем в одиночку, с одним коротким мечом тоже никак. А на ночь храм запирали.
