Ещё один щелчок, и прямо напротив этих нехитрых декораций завис в полутора метрах над полом шарик из плотного тумана. Очень похожий на тот, через который Терри показывал мне свои воспоминания.
То есть это позорище ещё и записывать будут, да?
Ну и ладно! Хоть сама потом оценю, как оно было со стороны. Лишь бы только местного аналога ютуба не обнаружилось.
Я чинно обогнула столик, устроилась посреди лавки, расправила юбку, поправила шляпку, взяла гитару и состроила мечтательную физиономию. И пофиг, что под гримом и вуалью выражение моего лица никто не оценит, — главное, в образ войти.
Прокашлявшись, тронула струны, и к неяркому освещению пятачка сцены добавились цветные нотки. Наверное, смотрелось красиво — по крайней мере, гости дружно ахнули и так же дружно умолкли.
— Медведь девчонку полюбил
Великой жертвенной любовью, —
начала я свою партию.
— Он колбасой её кормил,
А сам ел пирожки с морковью, —
подхватил Карвил грозным басом. В сочетании с абсурдным текстом получилось на редкость забавно.
Справа долетел приглушённый ржач — наверное, Дэн впал в истерику.
Каким-то чудом удержавшись от смешка, я продолжила:
— Он позабыл, что он медведь,
Забыл берлогу и охоту.
— И научился песни петь,
Бродя ночами по болоту, —
поведал родственникам Вил, выплывая из темноты под балконом в островок света и картинно простирая ко мне руки.
На голове его красовалась сооружённая из пушистого белого пледа медвежья шкура. Ну, то есть своего рода меховой плащик с капюшоном с круглыми ушками. Над созданием этой конструкции Карвил страдал лично, пока парни меня гримировали и зачаровывали вуаль, так что насладиться прекрасным впервые могли не только рядовые зрители, но и мы — участники постановки. Я впечатлилась. Парни, полагаю, тоже.
— Ы-ы-ы! — тихонько взвыли слева в подтверждение этой мысли.
Мишка — в данный момент натурально плюшевый — злобно зыркнул в сторону весельчаков и, пританцовывая в стиле утренника в детсаду, направился ко мне.
— Медведь и девчонка, слова этой песни
На ушко любовь нашептала, —
грянули мы с ним хором.
— Медведь и девчонка, они, несомненно,
На редкость удачная пара.
— Ы-ы-ы, — бессовестно сбивая с настроя, подвывали уже с обеих сторон.
Но я упорно перебирала струны и держала лицо, тем более что снова была моя очередь солировать.
— Девчонка верила всему:
Словам любви и обещаньям, —
с надрывом исполнила свои две строчки.
— Что всю отдаст ей колбасу
И зарифмует все признанья. —
Вилли был серьёзен, как сердечный приступ, и суров, как кусок гранита.
— Медведь старался и пыхтел,
Для песен строки сочиняя, —
пропищала я, едва не срываясь на всё то же «ы-ы-ы», которым, похоже, страдал уже весь зал.
— И по ночам под башней пел,
Кошмары милой отгоняя,
опустившись передо мной на одно колено, закончил куплет Карвил. Только вот вместо запланированной розы на ладони продемонстрировал мне кулак.
И я таки не выдержала — расхохоталась. Так что второй припев мишке пришлось исполнять соло.
— Медведь и девчонка, слова этой песни
На ушко любовь нашептала.
Впрочем, смех не мешал мне перебирать струны, да и музыканты на балконе подхватили нехитрый мотив. А ещё стенания Вилли неожиданно поддержали гости. Так что на последних аккордах от многоголосого воя уже посуда звенела, а может, даже и стены дрожали.
— Медведь и девчонка, они, несомненно,
На редкость удачная пара, —
прогремел нестройный медвежий хор.
В следующий момент вспыхнул свет, и стало ясно, что ржут — не улыбаются, не посмеиваются, не хохочут, а именно ржут — абсолютно все. Даже Велария.
Уходили мы под свист, вопли и гром аплодисментов. Точнее сбегали, повинуясь жесту бабули — линяли, пока орда поклонников свежеиспечённого дуэта не полезла за автографами и не обнаружила, что солистка малость страшновата.
Трансформация накрыла неожиданно — почти у самой двери в мишкину берлогу. Следуя за Карвилом, который выполнял роль буксира и тащил меня за собой за руку, я даже не сразу сообразила, в чём дело: просто вдруг стало ощутимо темнее, тише и холоднее. Споткнувшись от неожиданности, я едва не расквасила себе физиономию о гитару, болтавшуюся за спиной «жениха».
Хорошо, что реакция у него оказалась на уровне — почувствовав, что баржа «Маша» дала крен, он резко развернулся и поймал в объятия. Так что нос остался цел, а пострадала только очередная рубашка Вила, по которой я щедро размазала свой многослойный грим, да шляпка упорхнула куда-то в полумрак коридора.
— Разве уже полночь? — сдвинув очки на макушку, удивилась я.
— Одиннадцать, — ответил мишка и поволок меня к двери. Поспешно открыл замок, затолкал меня в комнату и, лишь задвинув засов, выдохнул и расслабился.
— Это что, условия превращения поменялись? — Я устало плюхнулась на диванчик и принялась стаскивать с себя перчатки и колье, которое неприятно холодило нежную человеческую кожу.
— Вряд ли, — подумав, заявил Карвил. — Здесь время на час отличается от Шерриведа. И там как раз полночь. — Переведя расстроенный взгляд с пятен на своей груди на меня, он заметно вздрогнул и как-то очень жалобно попросил: — Маша, ты бы умылась, а?
Я сперва недоумевающе похлопала ресницами, а потом сообразила и рванула в ванную. Хорошо, что натренированные созерцанием мышиной шкурки нервы выдержали новый стресс без воплей и обмороков, потому что смотрелась я потрясающе. В самом прямом смысле этого слова — от такой красоты неземной впору было трястись. И совсем не от восторга.
Тональный крем, призванный маскировать серую чешую, на нормальной коже приобрёл оттенок тухлого баклажана. Ну, то есть эдакого баклажана в пятнах весёленькой нежно-салатовой плесени. Над этими лилово-зелёными разводами родные, лишённые защиты стёкол глаза выглядели блекло и мёртво — словно их у несвежего покойника позаимствовали. Помада побелела, добавляя сходства с трупом. А в довершение всего спутанные волосы торчали на макушке рогами, очевидно вздыбленные на прощание улетевшей шляпкой.
