План Мирякова выглядел гениальным в своей простоте. Конечно, тут подошла бы любая красивая женщина, но Ольга была идеальным вариантом. Именно потому, что нравилась Мите, и потому, что Митя никак этого не демонстрировал ни Михаилу Ильичу, ни, судя по всему, самой Ольге. (Чтобы лишний раз не расстраиваться, Миряков предпочитал не думать о том, откуда в таком случае это известно ему.) Безусловно, поступок с его стороны будет некрасивым, но это будет именно та степень подлости, с которой всегда была готова примириться совесть Михаила Ильича. Потому что — ну, откуда я должен был знать? Ну, ты мог хотя бы намекнуть? Да пойми, мне же в голову никогда не приходило, разве я стал бы иначе?
В общем, это был прекрасный план, который должен был расставить все на свои места, и Миряков даже повеселел, пока шел в сторону набережной, помахивая черными пакетом с покупками. Он почти взбежал на крыльцо прокуратуры, легко убедил дежурного позвонить Ольге Константиновне, чтобы убедиться в ее готовности принять посетителя, и, ворвавшись в кабинет, осекся, посмотрев ей в глаза и словно бы наткнувшись с разбега на стеклянные нераздвинувшиеся двери.
Не поздоровавшись, Михаил Ильич обогнул Ольгу и, достав из пакета, поставил на стол вино и конфеты. Сам пакет он скомкал и убрал в карман. Немного помедлив, Ольга тоже прошла к столу и, вынув из ящика штопор, протянула Мирякову. Пока тот откупоривал бутылку, она подцепила ногтем золотистый хвостик на коробке конфет и сняла целлофановую упаковку. Заглянув внутрь, Ольга отложила конфеты в сторону и достала из стола миску с подсохшими ракушками зефира. Следом она извлекла два пластиковых стаканчика, в которые Михаил Ильич аккуратно разлил вино. Когда они выпили, Миряков виновато улыбнулся и, так и не произнеся ни слова, вышел из кабинета. Ольга выбросила в мусорное ведро стаканчики, убрала в стол конфеты, зефир и вино и снова встала у окна.
Глава 11
Митя шел рядом с Ольгой по узкому тротуару, иногда пропуская ее вперед, чтобы разминуться с редкими прохожими, и думал о том, насколько он все-таки бездарен во всем, что касается невербального общения. Некоторую надежду внушало то, что обнаружить какой-то практический смысл в этих совместных хождениях по сектам было трудно. Митя был уверен, что никакого толку от его компании нет и что Ольге гораздо больше пригодился бы толковый оперативник. С другой стороны, все эти секты для нее, наверное, действительно темный лес, поэтому Ольга вполне может считать его экспертом в этой области, рассчитывая, что он сможет разглядеть в очередных придурковатых богомольцах коварных маньяков-потрошителей. В общем, логика не помогала совершенно, и Митя молча страдал.
Появившись рано утром на пороге Митиной комнаты в общежитии, Ольга сообщила, что между двумя жертвами наконец обнаружилась какая-то связь. То есть связей, конечно, хватало и раньше: все убитые были примерно одного возраста и, живя в не самом большом городе, постоянно пересекались — кто в школе, кто на работе, кто в гаражах, — однако теперь удалось установить, что двое из них ходили в какой-то то ли кружок, то ли секту с почему-то английским названием «Get God».
Секта располагалась на территории лифтового завода, поэтому Ольга и Митя шли теперь на другой берег, переходя Сударушку по узкому мосту, где дорожка для пешеходов отделялась от проезжей части неубедительным пунктирным бордюром. Вода в реке была удивительно гладкой и чистой. Солнце почему-то даже не отражалось от поверхности, и его лучи проходили насквозь через толщу совершенно прозрачной воды, освещая песчаное дно, прочно устроившись на котором, темнел пустыми глазницами и дырой провалившегося носа оранжевый безротый шар для боулинга. Насколько знал Митя, никакого боулинга в Крас-нопольске не было. Все вокруг вообще было удивительно прозрачным и словно даже пустым изнутри, как будто солнце постепенно выпаривало из города все лишнее, оставляя лишь тонкие полые оболочки забывающих свое предназначение предметов.
Вблизи завод оказался похож на средневековый замок, с бастионами пятнистых от времени корпусов и донжоном испытательной башни посередине. Правда, поверху бетонной стены замка змеилась новенькая спираль Бруно, а вместо живописных пейзан предместье населяли полуголые жилистые люди, которые провожали гостей мутноватыми, но внимательными взглядами. Зато ржавые остовы полуразобранных машин, усеивавшие пространство под стенами, вполне могли сойти за остатки осадных орудий или скелеты погибших без девственниц драконов.
На проходной никого не оказалось, и Ольга с Митей беспрепятственно прошли на территорию, оттолкнув растопыренные пальцы турникета. То, что они увидели внутри, напомнило Мите картинку из какого-то детского журнала: на большой пыльной площади два десятка людей, разбившись на небольшие группы, что-то собирали, пилили, развинчивали и сваривали. Было не очень похоже, чтобы они делали таким образом лифты, но и секту этот город мастеров напоминал мало. Пока Ольга и Митя пытались сообразить, где здесь искать главного и туда ли они вообще попали, с корточек поднялся худощавый темноволосый человек в черных костюмных штанах и белой рубашке, только что азартно замерявший какую-то деталь, оставил рулетку своему погрустневшему напарнику, отвесив ему при этом легкий щелбан, и пошел к ним навстречу.
— Вилли Шиндлер, — представился он. — Директор завода. Я могу вам чем-то помочь?
Вилли Шиндлер родился в России, в селе Заячий Кут Омской области, и был записан в свидетельстве о рождении как Владимир Максимович Щелоченков, но когда ему было три года, семья переехала в Германию: мать Вилли происходила из поволжских немцев. Была она урожденная Гельтер, однако когда выяснилось, что ни один немец не в состоянии с первого раза ни написать, ни выговорить имя «Анастасия Щелоченкова» с его по-славянски хищно-нежными шипящими, брать девичью фамилию она отказалась наотрез: слишком неприятные были с ней связаны воспоминания. Прадеда Вилли звали Адольф Гельтер и, когда началась война, он сошел с ума — достал откуда-то спрятанную еще в Гражданскую винтовку и объявил, что должен возглавить крестовый поход против Гитлера, поскольку в этом его всем очевидное предназначение. Адольф, как и его тезка, похоже, обладал недюжинным даром красноречия: каким-то чудом ему удалось увлечь за собой троих односельчан. Так они и отправились на запад, по дороге останавливаясь во всех хуторах и агитируя соплеменников присоединиться к ним — четверке то ли евангелистов, то ли всадников Апокалипсиса. Отряд постепенно рос — потомки воинов Реформации то ли действительно уверовали в нового пророка, то ли, что более вероятно, надеялись таким образом избежать уже начавшейся депортации, — но было понятно, что добром это не кончится. Если местных энкавэдэшников еще можно было убедить в том, что Гельтер и его армия собираются воевать против фашистов, то их московское начальство, которое рано или поздно должно было обо всем узнать, никогда бы не поверило в благие намерения банды вооруженных немцев. В конце концов на одном из хуторов местные жители разоружили отряд, отправив бойцов по домам, и только самому Гельтеру удалось запереться в каком-то амбаре, откуда он отстреливался, — ни в кого, впрочем, не попав, — пока не стемнело. Тогда Адольф поджег амбар, а когда занялись стены, снял сапоги, размотал портянки и выстрелил себе в рот, нажав на спусковой крючок большим пальцем ноги и сломав при этом ноготь.
