— Мэм! — заорал смотритель; чьи-то руки схватили меня за плечи, оттащили в сторону. Вот и все.
— Простите, у меня закружилась голова, — объяснила я.
Вот так. Меня отпустили.
На следующий день финансовый консультант прислал мне написанное от руки послание, он сообщал, что нашелся покупатель на дом моих родителей. «На десять тысяч ниже запрашиваемой цены, но все равно есть смысл. Мы вложим деньги в акции. Ваш телефон уже давно не отвечает».
Я взяла письмо с собой на прогулку в Центральный парк. Влажность, которую усиливал теплый ветер, смешивала пот города, его грязь и копоть с душистой роскошью деревьев и травы. Все жило своей жизнью. Жизнь жужжала между оттенками зеленого — от темных сосен и изящных папоротников до лимонно-зеленого мха, растущего на огромной и сухой серой скале. Медовая гледичия и гинкго пылали желтым огнем. Стоило ли опасаться предостережения желтого цвета? Нет, конечно.
— Какая это птичка? — спросил ребенок у своей молодой матери и показал на птицу, похожую на психоделическую ворону. Ее перья были радужно-черными, в их сверкающем мраке отражалась радуга; глаза ярко-белые, живые, осторожные.
— Скворец, — ответила женщина.
Я гуляла, дышала воздухом, а потом села на скамейку и стала смотреть, как пчела кружится над головами проходящих мимо подростков. В неспешном колыханье ветвей ивы было величие и грация. Была доброта. Страдание и боль — не единственные условия для роста, сказала я себе. Мой сон помог. Я стала мягкой, спокойной и вновь обрела чувства. Это было хорошо. Теперь это стало моей жизнью. Я могла прожить без дома. Я поняла, что он скоро станет чьим-то еще хранилищем воспоминаний, и это было прекрасно. Я могла двигаться дальше.
На Второй авеню я нашла кабинку телефона.
— Хорошо, — сказала я на голосовую почту финансового консультанта. — Продавайте. И передайте покупателям, чтобы все выбросили с чердака. Мне ничего не нужно. Напишите, когда я должна буду приехать и подписать бумаги.
Потом я позвонила Риве. Она ответила на четвертом гудке, запыхавшаяся и напряженная.
— Я в спортзале, — сообщила она. — Может, поговорим потом?
Но больше мы так никогда и не поговорили.
Глава восьмая
Одиннадцатого сентября я вышла на прогулку и купила в «Бест бай» новый видак, чтобы записать новостную передачу о том, как самолеты врезались в башни-близнецы. Тревор уехал на Барбадос, как я потом узнала; у него был медовый месяц, но вот Рива пропала. Рива не отзывалась. В тот день я вновь и вновь смотрела видеозапись. И продолжаю смотреть ее, обычно днем, когда мне одиноко, или в другое время, когда у меня появляются сомнения, что жизнь стоит того, чтобы жить, или когда мне надо набраться храбрости, или когда мне скучно. Всякий раз я вижу, как женщина выпрыгивает с семьдесят восьмого этажа Северной башни — одна туфля на высоком каблуке соскользнула и летит над ней, другая осталась на ноге, словно была тесновата. Блузка выбилась из пояса, волосы развеваются, руки-ноги застыли, но одна рука поднята, словно внизу озеро, куда можно нырнуть… Я поражена и охвачена ужасом, однако не потому, что она выглядит как Рива, и я думаю, что это она, почти точно она, и не потому, что мы с Ривой были подругами, и не потому, что я больше никогда ее не увижу, а потому, что она прекрасна. Вот она, женщина — человек, ныряющий в неизвестность, летящий навстречу неизвестности, полностью осознавая это.
