— Рива, — сказала я. — Это снотворное. Прими его и ложись спать. Отдохни от своей одержимости Кеном.
— Дело не в одержимости. Речь идет о медицинской процедуре. Я никогда еще не делала аборт. А ты?
— Тебе хочется чувствовать себя лучше или нет?
— Ну, да.
— Не выходи из дома, когда примешь их. И никому не говори об этом.
— Почему? Потому что ты подозреваешь, что таблетки получены незаконно? Ты думаешь, что твоя докторша кто-то вроде наркодилера?
— Господи, нет. Просто доктор Таттл дала инфермитерол мне, а не тебе. Пациенты не должны делиться лекарствами. Если у тебя будет сердечный приступ, ей влетит. Я не хочу портить с ней отношения, не хочу судиться. Пожалуй, тебе и не стоит это принимать.
— Думаешь, мне вредно это принимать? Или вредно ребенку?
— Ты беспокоишься о том, что это навредит ребенку?
— Не хочу убивать его, когда он все еще во мне, — ответила она.
Я закатила глаза, взяла пузырек с кофейного столика, куда она поставила его, и вытрясла таблетку.
— Вот, я тоже приму. — Я открыла рот, бросила туда таблетку. Проглотила.
— Ладно, — сказала Рива и вытащила из сумочки диетический «Севен-ап». Положила инфермитерол на язык, словно принимала святое причастие, и выпила полпакета напитка.
— Чем мы теперь займемся?
Я не ответила. Просто села на софу и стала переключать каналы, пока не нашла один, где не показывали инаугурацию. Рива покинула кресло и уселась рядом со мной.
— «Спасенные звонком!» — сказала она.
Мы сидели и смотрели сериал. Рива периодически начинала болтать.
— Я ничего не чувствую, а ты? — Потом опять: — Зачем рожать ребенка, если мир катится в пропасть? — И снова: — Я терпеть не могу Тиффани-Амбер Тиссен. Она как рвань из трейлерного парка. Тебе известно, что в ней всего лишь пять футов пять дюймов? Я знала в школе девчонку, которая выглядела в точности как она. Джоселин. Она первая стала носить длинные серьги. — И еще: — Можно задать тебе один вопрос? Я раздумываю об этом какое-то время. Ты только не сердись. Но мне надо спросить тебя. Иначе я не смогу считать себя хорошей подругой.
— Давай, Рива. Спрашивай у меня все, что хочешь.
Когда проснулась через три дня, я все еще была дома, на софе, в своей шубе. Телик был выключен, а Рива исчезла. Я встала и попила воды из кухонной раковины. Или Рива, или я вынесла весь мусор. В квартире было странно чисто и спокойно. На холодильнике я увидела желтый стикер.
«Сегодня первый день отдыха в твоей жизни! Хoxo».
Я понятия не имела, что такого сказала, если Рива осмелела и оставила мне такую покровительственную записку. Может, я заключила с ней пакт во время моего очередного провала: «Будем счастливыми! Будем жить каждый день как последний!» Ух! Я подошла, сорвала записку и смяла ее в кулаке. Теперь я почувствовала себя чуточку лучше. Съела стаканчик ванильного йогурта «Стоунифилд», который не помню, как купила.
Я решила принять несколько штук ксанакса, просто чтобы успокоиться. Но когда открыла аптечку в ванной, там оказалось пусто. Все мои лекарства пропали. Все, до последнего пузырька.
У меня все оборвалось внутри. Я слегка обалдела.
Ничего себе!
Конечно, это Рива унесла мои лекарства. Сомнений не было. Она оставила мне лишь одну дозу бенадрила в фольге, дюймовый квадратик с двумя жалкими антигистаминными таблетками. Я с недоверием взяла его и захлопнула дверцу аптечки. Мое лицо в зеркале поразило меня. Я шагнула ближе и посмотрела, не исказилось ли оно еще больше после тех странных слов доктора Таттл. Я действительно выглядела по-другому. Я не могла определить точно, в чем дело, но появилось что-то, чего не было прежде. Что же? Может, я перешла в новое измерение? Смешно. Я снова открыла аптечку. Лекарства не появились. Чуда не случилось.
Вот уж не подозревала, что Рива может быть такой решительной. Может, я сама пыталась спрятать таблетки? Я принялась выдвигать ящики, открывать дверцы в коридоре, на кухне. Залезла на столешницу и заглянула на верхние полки. Там ничего не было. Я поискала в спальне, в ящике столика, под кроватью. Выгребла все из гардероба, ничего не нашла и запихнула все назад. Проверила все ящики. Потом вернулась в гостиную и расстегнула молнии на чехлах подушек. Может, я сунула таблетки в софу? Но зачем мне потребовалось это делать? Я нашла свой телефон — он стоял на зарядке в спальне — и позвонила Риве. Она не ответила.
— Рива, — оставила я сообщение на ее голосовой почте. Она трусиха, подумала я. Она идиотка. — Ты что, доктор медицины? Ты крутой специалист? Если к вечеру моя фигня не вернется в аптечку, между нами все кончено. Нашей дружбе конец. Я никогда не захочу больше тебя видеть. Это если я еще останусь в живых. Тебе не приходило в голову, что ты, может, не знаешь, почему я в таком состоянии? И что последствия могут быть ужасными, если я внезапно прекращу принимать свои лекарства? Если я не приму их, у меня могут начаться судороги, Рива. Аневризма. Невротический шок. Понятно? Полный коллапс клеток! Ты будешь очень сожалеть, если я умру по твоей вине. Уж и не знаю, как ты сможешь жить с этим. Сколько тебе придется вызывать у себя рвоту и заниматься на степпере, чтобы пережить такое ужасное преступление, а? Знаешь, что убийство того, кого ты любишь, — это крайне деструктивный акт? Повзрослей, Рива. Ты понимаешь, что это крик о помощи? Все чертовски печально, если хочешь знать. И вообще, позвони мне. Я жду. И честное слово, я чувствую себя плохо.
Я взяла оба бенадрила, села на софу и включила телик.
«При единодушном голосовании сто против нуля сенат утвердил Митча Дэниелса директором административно-бюджетного управления США в администрации президента Буша. Пятидесятиоднолетний Дэниелс был старшим вице-президентом фармацевтического гиганта «Эли Лилли энд компани», базирующегося в Индианаполисе».
Я переключила канал.
«На этой неделе начались переговоры между голливудскими сценаристами и продюсерами для предотвращения вероятных забастовок, которые могут привести к остановке производства телевизионных фильмов, а тысячи авторов лишатся работы в шоу-бизнесе. Катастрофические последствия такой забастовки отразятся прежде всего на телевидении, где зрителям буквально будет нечего смотреть».
Это звучало не так плохо. Или на меня действовал бенадрил?
Тут я заметила еще один стикер. Он был налеплен на сломанный видак. Вот ужас! Вероятно, еще одно банальное послание Ривы, наставление «жить полноценной жизнью». Я встала и сорвала его. Так и есть, банальность: «Все, что ты можешь вообразить, реально. Пабло Пикассо». Только вот почерк не Ривы. Я даже не сразу узнала его. Это был Пин Си.
Я бросилась в туалет.
Рвота напоминала кислый, приправленный молоком сироп. Брызги попали мне на лицо. Я увидела, как в ней крутились две таблетки бенадрила, которые я недавно проглотила. Несколько дней назад я, возможно, и попыталась бы их выудить, но они все равно уже почти растворились. Пускай улетают, сказала я себе. К тому же два бенадрила — это просто ерунда. Все равно что тушить лесной пожар соплями. Или укрощать льва, прислав ему почтовую открытку. Я спустила воду и села на холодный кафель. Какое-то время вокруг меня кружились стены, покачивался пол, словно на корабле в шторм. Мне было паршиво. Мне что-то было нужно. Без этого я просто свихнусь. Я чувствовала, что умираю. Я прибавила громкость звонка на телефоне, чтобы услышать, когда позвонит Рива. Медленно встала. Почистила зубы. Мое лицо в зеркале было красным и мокрым от пота. Это был гнев. Это был страх.
