— Да.
— Теперь позволь задать тебе стандартный вопрос. У тебя есть герои?
— Я думаю, моя героиня Вупи Голдберг.
— Подруга семьи?
— Она заботилась обо мне, когда умерла моя мать, — ответила я. Кто же не слышал о Вупи Голдберг?
— А как умерла твоя мать? Это произошло внезапно? Насильственным путем?
Я отвечала на этот вопрос уже полдюжины раз.
— Я убила ее, — сказала я теперь.
Доктор Таттл усмехнулась и поправила очки.
— Как же ты добилась этого, говоря метафорически?
Я напрягла извилины.
— Растолкла оксикодон и добавила ей в водку.
— На этом мы закончим, — заявила доктор Таттл, яростно царапая по бумаге шариковой ручкой, чтобы появилась паста. Я не могла смотреть. Никогда еще доктор Таттл не раздражала меня настолько сильно. Пришлось закрыть глаза.
У отца в кабинете на самом деле стояла белая мраморная ступка и пестик — старинные вещицы. Я попробовала представить, как взяла остатки его оксикодона и растолкла в ступке. Я видела, как напрягались мои руки, потом черпали чайной ложечкой белый порошок и сыпали в одну из «морозных» бутылок «Бельведера». Я потрясла бутылку.
— Теперь посиди минутку спокойно, — сказала доктор Таттл, оставив без внимания мои слова. Я открыла глаза. — Сейчас я оценю сдвиг в твоей личности. Сегодня я заметила, что твое лицо слегка несимметрично. Кто-нибудь говорил тебе об этом? Все твое лицо. — Она вытянула руку, зажав в ней карандаш, и прищурилась, измеряя меня. — Отклонение составляет примерно десять градусов. Против часовой стрелки, если смотреть от меня, но для тебя по часовой, когда ты вернешься домой и посмотришь в зеркало. Совсем незначительное отклонение, только тренированный взгляд способен это уловить. Но значительное отклонение от того, когда мы начали твое лечение. Так что понятно, почему у тебя возникли особые проблемы с засыпанием. Ты упорно работала, стараясь держать сознание в фокусе. Боюсь, это были напрасные усилия. Если ты позволишь своему рассудку свободно плавать, то сможешь легко приспосабливаться к изменяющейся действительности. Но инстинкт самокоррекции очень сильный. Ох, он мощный. правильно подобранные препараты смягчат импульс. Ты даже не догадывалась об изменениях в твоем лице?
— Нет, — ответила я и потрогала глаза.
Она сунула руку в бумажную сумку для продуктов и вытащила четыре пробника с инфермитеролом.
— Удвой свою дозировку. Это таблетки по десять миллиграммов. Возьми пару, — сказала она и подвинула коробки через стол. — Если всякая ерунда все равно не даст тебе спать по ночам, уверяю тебя, это очень несущественное отклонение.
Возвращаясь к себе, я посмотрела на свое отражение в тонированном окне. Мое лицо было в полном порядке: доктор Таттл явно свихнулась.
В золотистых дверях лифта я все-таки выглядела неплохо. Примерно как молодая Лорен Бэколл похмельным утром. Или как растрепанная Джоан Фонтейн. Отпирая дверь в квартиру, я была уже Ким Новак. «Ты красивее, чем Шэрон Стоун», — сказала бы Рива. Она была бы права. Я подошла к софе, включила телик. Джордж Уокер Буш произносил присягу. Я смотрела, как он, щурясь, произносил свой монолог. «Поощрение ответственности — это не поиск козлов отпущения, а призыв к совести». Что за черт? Что это значит? Что американцы возьмут на себя вину за все зло мира? Или только нашего собственного мира? Кому это надо?
И тут, словно я призвала ее сюда своим безмерным цинизмом, Рива снова постучалась в мою дверь. Я даже немного обрадовалась.
— Знаешь, я решилась на аборт, — сообщила она, проносясь мимо меня в гостиную. — Мне надо, чтобы ты сказала мне, что я правильно поступаю.
«Я прошу вас быть гражданами. Гражданами, а не наблюдателями; гражданами, а не подданными; ответственными гражданами, представляющими общество, призванное служить людям, и нацию с сильным характером».
— Этот Буш гораздо умнее, чем наш предыдущий. Правда? Как озорной щенок.
— Рива, я неважно себя чувствую.
— Я тоже, — отозвалась она. — Просто хочу проснуться и чтобы все уже было позади, а мне больше никогда не пришлось об этом думать. Я не стану говорить Кену. Разве что если почувствую, что должна сказать. Но только потом. Как ты думаешь, он будет переживать? Ой, меня тошнит. Ой, мне ужасно плохо.
— Хочешь что-нибудь принять от нервов?
— Господи, да, конечно.
Я вытащила из кармана шубы один из пузырьков инфермитерола, которые мне дала доктор Таттл. Мне было любопытно посмотреть, какой будет реакция Ривы — как у меня или нет.
— Что это?
— Пробники.
— Пробники? Это законно?
— Да, Рива, конечно.
— Но что это? Ин-фер-ми-те-рол? — Она посмотрела на коробочку и вскрыла ее.
— Он понижает чувствительность, — пояснила я.
— Неплохо. Я попробую. Как ты думаешь, Кен еще любит меня?
— Нет.
Я видела, как ее лицо разгорелось от злости, потом остыло. Она вытрясла одну таблетку и держала ее на ладони. Ее лицо было симметричным? А у других? А в моих глазах была ложь? Рива наклонилась и подняла с пола эластичную ленту для волос.
— Можно я возьму? — спросила она. Я кивнула. Она положила таблетку и завязала волосы. — Пожалуй, я посмотрю, что это, когда вернусь домой. Ин-фер-ми…
— Господи. Обычный препарат, Рива. И ты его не найдешь в интернете, — сказала я, хотя сама никогда и не пыталась. — Его пока нет в продаже. У психиатров всегда бывают пробники. Их присылают фармацевтические компании. Так у них заведено.
— Интересно, твой доктор получает пробники топамакса? Для похудения?
— Рива, пожалуйста.
— Так ты говоришь, это безопасно?
— Конечно, безопасно. Мне его дает моя докторша.
— Как он действует?
— Не могу сказать точно, — ответила я, и это была правда.
— Хм-м-м.
Я не могла быть честной с Ривой. Если бы я призналась в моих провалах, она бесконечно говорила бы со мной об этом. Мне было невыносимо даже представить, как она качала бы головой в сладком ужасе, потом пыталась взять меня за руку. «Расскажи мне все!» — воскликнула бы она, брызжа слюной. Бедная Рива. Вероятно, она и впрямь думала, что я способна делиться своими секретами. «Подруги навсегда?» Ей хотелось, чтобы мы заключили некий священный пакт. Она всегда стремилась заключать пакты, соглашения. «Давай договоримся, что будем вместе ходить на ланч хотя бы дважды в месяц. Обещай, что ты будешь гулять со мной каждую субботу в Центральном парке. Давай определим время, в которое будем перезваниваться каждый день. Поклянись, что поедешь со мной в этом году кататься на лыжах. Лыжи сжигают так много калорий».
