…Вечер прошел как обычно. Арик с Леонидом выпили заморской водочки. Рина демонстрировала немецкие тряпки. Выносила по одной из спальни, клала на стул, тихо что-то бормотала, смотрела в глаза — какая реакция? Татьяна хвалила, вымученно улыбалась.
Домой возвращались уже ночью. У подъезда Леонид неожиданно повернул Татьяну к себе и поцеловал, как тогда, первый раз, на бульваре. Татьяна поняла: он был рад, что отношения в семье восстановлены, и благодарил ее за то, что не испортила вечер. Она потерлась щекой о его щеку, но потом резко выкинула руки и оттолкнула его.
— Не надо, Лень.
Назавтра она позвонила Ляле.
— Ты вот что, Лялька, ты Лене скажи, чтоб больше меня к ним не таскал. Не хочу.
Ляля молчала.
— Ты слышишь меня? И с Риной надо поговорить. Давай вместе, а?
— Я слышу тебя, — медленно проговорила Ляля. — Леньке ничего не скажу. Он прав. И с Риной говорить не буду. Она такая, какая есть. Она наша… — Ляля замялась, будто не хотела произносить это слово, — сестра. Мне казалось, ты тоже так считаешь.
— Да, — сказала Татьяна. — Да, конечно, — и положила трубку.
На душе было смутно и странно. Давно не противопоставляя себя этой чужой когда-то семье и разделяя ее судьбу, Татьяна до сих пор очень остро чувствовала свою отдельность. Была «она», и были «они». Не все, впрочем. Леонид был — «она». И Ляля. Кем была Ляля? Все двадцать лет, ровно половину жизни, Ляля тоже была ее частью. Так, по крайней мере, Татьяна числила. Но ведь одна часть предполагает наличие другой. Что было там, в другой части Ляли, куда Татьяна никогда не заглядывала? Там были корни и кровь, переливающаяся по этим корням, как по сообщающимся сосудам. Там были связи, о существовании которых Татьяна не подозревала, потому что никогда не испытывала тяжести кровных уз. Это были связи, которые невозможно разорвать словом или поступком. Бессмысленно даже затевать. Это были связи, которые разрывались только смертью. В узлах и переплетениях этих связей они все увязли, как мухи в паутине. Все, кроме Татьяны. Ее связь с ними была другой — поверхностной, внешней. С кем-то формальной, с кем-то душевной, но — не кровной. Ей было отведено место на генеалогическом древе, но соки этого древа питали не ее. Иногда ей до слез хотелось стать одной из них, почувствовать, что же это за штука такая — голос крови. Узнать, что ощущает Ляля, глядя на Рину, — злость, стыд, какое-то иное чувство, похожее на то, что испытывает человек, когда теребят больное место? Иногда она радовалась, что стоит в стороне, гордилась своей способностью оставаться непредвзятым судьей. Но чего стоит объективность, если ты никому не сестра?
После этого разговора Татьяна чуть-чуть отодвинула Лялю — не слишком далеко, так, слегка. Была в середине души, а теперь сбоку. Образовался кусочек пустоши. Значит, зря затеяла разговор про Рину. Не надо было. Себе же сделала хуже. А может, это ее слегка отодвинули? Дали понять, чтобы не вмешивалась не в свое дело? Определили границы, когда попыталась занять слишком много места?
Тетка Шура умерла через неделю после триумфального появления Рины, аккурат в Татьянино дежурство. Татьяна закрыла ей глаза, позвала тетку Муру и пошла звонить Ляле, Рине и в «Скорую». Тетка Мура подошла к кровати, потыкала тетку Шуру в плечо одним пальцем, поднесла палец к глазам, рассмотрела его со всех сторон и поверила, что тетки Шуры больше нет. Рина прибежала первой. Ворвалась в квартиру, безумными глазами посмотрела на тетку Шуру, бесполезным комом тряпья громоздящуюся в углу, прижала пальцы к губам и бросилась под кровать. Стоя в дверях, Татьяна видела, как ритмично двигается Ринин широкий плоский зад. Леонид утверждал, что у Рины зад как у камбалы. «Что там можно искать?» — подумала Татьяна и поймала себя на том, что тоже прижимает пальцы к губам. Хлопнула дверь. Леонид тихо подошел к Татьяне и через плечо заглянул в комнату. Рина вынырнула из-под кровати, смахнула с носа паутину, тряхнула багровыми щеками и с какой-то горделивой самодовольной повадкой подняла над головой старый желтый кожаный портфель со сломанным замком и залысинами в углах.
— Вот! — крикнула Рина, будто перебивая кого-то, кто и не думал ей возражать, и устанавливая свое личное и непреложное право на владение этим символом семейной власти. — Вот! Тут… облигации… она сама… она мне… она все мне… сама говорила…
Татьяна беспомощно оглянулась, будто ища у кого-то защиты, и увидела, как у Леонида дернулась щека. Он отвернулся и быстро ушел в кухню. Тетка Мура подошла к Рине, обхватила ее голову старческими пергаментными руками и легонько погладила.
— Ты не волнуйся, девочка. Она тебе… она все тебе… сама говорила.
На похоронах тетки Шуры были все, кроме Марьи Семеновны, — она уже почти не выходила из дому. Даже Татьянина мать пришла. Тетка Мура немножко попричитала, что Мусеньки в такой день нет, немножко поплакала, выпила валокордину и успокоилась.
— Удивительно, как самые близкие люди быстрее всех успокаиваются, — сказала Татьяна Ляле, когда ехали с кладбища к Рине, на поминки. — Или у стариков притупляются чувства?
— Просто она ее давно похоронила. В тот, первый, день, — ответила Ляля. — А чувства… Конечно, притупляются. Надо же как-то выживать. А как, если сил мало?
На следующий день тетка Мура убрала комнату, вымыла кухню, приготовила обед и стала жить дальше.
— Лень, ты спишь?
— Ммм… Сплю.
— Ты не спи. Я тебя спросить хочу.
— Ммм… Тогда не сплю.
Леонид садится в кровати, повыше подтыкает подушки и просовывает руку Татьяне под голову.
— Ну давай, спрашивай.
— Зачем она ее к себе зовет?
— С этого места поподробней, пожалуйста. Кто, кого, куда? Адреса, пароли, явки.
— Ты что, ничего не знаешь?
— Абсолютно! Чист, как слеза ребенка.
— Рина зовет тетку Муру к себе. Жить. Как ты думаешь, зачем она ей нужна?
— Тоже мне бином Ньютона! Сама не догадалась?
— Нет.
— Ну подумай, а я пока посплю. — Леонид целует Татьяну в плечо и отворачивается к стене.
— Ленька, ты… ты мерзавец! Говори немедленно!
— Квартира, матушка моя, квартира, — бормочет Леонид, уткнувшись в подушку. — Ринина трехкомнатная плюс теткина двухкомнатная — сумасшедший вариант! А ты у меня как была дурочкой, так и осталась. Спокойной ночи.
— Лень, ты не спи. У меня к тебе еще вопрос.
— Ммм… А вот этого я не знаю.
— Чего не знаешь?
— Поедет тетка Мура к Рине или нет.
— Ты как понял, что я хочу об этом спросить?
— Нетрудно догадаться.
— Так не знаешь…
— Не знаю. Впрочем, думаю, что поедет. Что ей еще остается?
— Ты, Ленька, у нас самый умный!
Татьяна берет его прядь волос, накручивает на палец. Леонид поворачивается и начинает гладить ее грудь.
