— Бланманже — это что? — спросила Татьяна, и они засмеялись, вспомнив, как она с теми же интонациями спрашивала про Арика: «А вот этот — этот что?»
— Бланманже — это когда ягоды перетирают с сахаром. Воздушный мусс. Тебя устраивает?
— Меня все устраивает, даже бланманже.
Она шла по тропинке, помахивая кружечкой. Сзади раздались шаги. Кто-то протянул травинку и пощекотал ей нос. Татьяна чихнула и оглянулась. Арик стоял улыбаясь, широко расставив ноги и сияя коричневой лысиной.
— Попалась? — спросил он ласково.
Татьяна попятилась и как щитом загородилась кружечкой.
— Попалась, глазастая, — с удовлетворенным вздохом констатировал Арик и протянул к ней руку.
— Т-ты что? Что т-тебе? — Татьяна заикалась от страха и ненавидела себя за это заикание.
Арик ухватился за ее плечо, потянул себе, наклонился к самому лицу. Растягивались в улыбке узкие губы. Бликами сияла на солнце лысина. «Сатир!» — подумала Татьяна и тут же удивилась. Слова «сатир» не было в ее лексиконе, но именно оно, вернее, удивление тому, что оно вдруг пришло ей в голову, придало Татьяне смелости. Она подняла кружечку и треснула Арика по лысине. Арик выругался, схватился за голову, развернулся и побежал прочь. Татьяна стояла оглушенная, как будто это ее только что ударили по голове. Кружечка выпала из рук и теперь валялась на земле, выглядывая из травы отбитым синим эмалированным боком. «Может, я ему тоже отбила кучочек лысины», — подумала Татьяна, глядя на кружечку. В кустах раздался шорох. Кто-то пробирался в сторону кухни. Татьяна увидела, как в листве мелькнуло коричневое школьное платье.
Потом сидели у костра, ели шашлык, сооруженный Ариком и Аллиным братом. Арик супил брови, вертел кривым носом, потирал лысину.
— У тебя платье испачкано, — вдруг сказала Рина, легонько дотрагиваясь до Татьяниной руки. — В малиннике была?
И Татьяна с ужасом подумала, что Рина расскажет Леониду о том, что видела в кустах.
Всю дорогу домой она ругала себя за этот ужас. Что, собственно, видела Рина? Как Арик тянул ее к себе? Как она треснула его по голове?
— Ты знаешь, а ко мне… — начала она и остановилась. Было гадко и стыдно, как будто она сама спровоцировала Арика, подала ему знак своим походом в малинник.
— Что? — спросил Леонид.
— Ко мне брат, наверное, приедет из деревни. На свадьбу, — быстро соврала она.
На вокзале в Москве немножко постояли под фонарем, поболтали и стали расходиться.
— Всем спасибо! Все свободны! — объявила Ляля. — До следующей гауптвахты! — обняла Мишу за шею, и они зашагали прочь.
— Я с вами! — крикнул Арик, сбил на затылок кепочку, сунул руки в карманы и, насвистывая, двинулся за ними. — Ночевать у вас буду, вот так! Общежитие надоело — сил нет!
Рина молча повернулась и растворилась в темноте. Алла церемонно протянула Татьяне и Маргоше лапку с ноготками:
— Очень приятно было познакомиться.
— И мне тоже очень… приятно, — пробормотала Татьяна.
Алла шла как по струночке. Так же, по струночке, за ней шел брат. Витенька помахал рукой и подхватил Маргошу. Татьяна смотрела им вслед: Витенька шел слегка кланяясь, шепча что-то Маргоше на ухо, на углу остановился, оглянулся, еще раз помахал рукой и поклонился, как будто сделал книксен.
— Как ты думаешь, он на ней женится? — спросила Татьяна.
— Кто? Витенька? На Маргоше? Смешная ты! — И Леонид повел ее домой.
В девятиметровой комнатке на Плющихе, стоя за дверцей открытого шкафа, Алла снимала платье. У окна брат раскатывал на полу матрас. Из угла, из-за высокой китайской ширмы, раздался скрип, тяжелый вздох, звон склянок. Запахло валерьянкой.
— Алла!
— Да, мама?
— Ну как? Хорошо съездили?
— Хорошо.
— Витя был?
— Был.
— Один?
— Нет.
— Он заходил вчера вечером.
— Он к тебе часто заходит, — ровным голосом сказала Алла и аккуратно повесила платье.
Тапки. Полотенце. Кусочек земляничного мыла в пластмассовой мыльнице, хранящийся в тумбочке у кровати, подальше от соседских рук. Она тихонько приоткрыла дверь и выскользнула в коридор. Включила свет в кухне. Пустила воду. Наклонилась над разбитой раковиной в плевках и потеках ржавчины. Намылила розовые подкрашенные щеки, розовые подкрашенные губы, тщательно, стараясь не попасть в глаза, смыла краску с бровей и ресниц. Плеснула в лицо пригоршню ледяной воды. Подняла голову, посмотрела в треснувшее зеркальце, покрытое мыльной патиной. Провела пальцем по носу. Старуха Макеевна, проходя мимо, заглянула в кухню, увидела Аллу, глядящую в зеркало, ухмыльнулась, протянула цепкую паучью лапку и погасила свет.
Витенька довел Маргошу до подъезда, остановился и слегка попридержал ее за талию.
— Пойдем? — спросил он почему-то шепотом.
— Пойдем, — шепотом ответила она.
— Через черный ход?
— Через черный ход.
Они быстро проскочили двор, завернули за угол, подбежали к железной двери, отодвинули засов, с трудом откатили тяжелую створку, протиснулись внутрь. Осторожно, на цыпочках начали подниматься. На лестнице пахло гнилой картошкой.
— Не упади, — прошептала Маргоша, — тут очистки.
Витенька провел рукой по ее спине и поцеловал в шею, туда, где растут самые нежные волоски. На последнем этаже Маргоша остановилась, достала ключи и, зажав в кулачке всю связку так, чтобы не звякнуло, не брякнуло, вставила ключ в замочную скважину. Дверь открылась тихо. Маргоша еще утром смазала петли подсолнечным маслом. В трехметровом пространстве — отгороженном куске лестничной клетки — стояла кровать под ватным лоскутным одеялом. Витенька вдохнул запах гнилой картошки и повалил Маргошу на кровать.
— Сколько… сколько тут у тебя… — судорожно шептал он, и руки его прыгали по Маргошиной спине, — сколько тут пуговиц…
Маргоша ласковым, но твердым движением отодвинула Витеньку, ловко вылезла из платья, сняла лифчик и стала расстегивать Витенькину рубашку. За стеной что-то громыхнуло, послышались крики, сдавленное ругательство, и дверь распахнулась.
— П-п-оздрв-в-ляю! М-моя д-дочь п-п-рститутка! — раздался хриплый голос.
Витенька дернулся и вскочил. На пороге стоял мутноглазый мужик с лицом, похожим на старый кусок бурого хозяйственного мыла. Клочки седой свалявшейся шерсти торчали из грязной драной майки. Мужик покачнулся. Пахнуло перегаром и тяжелым застарелым потом. Глаза мужика постепенно наливались кровью.
— А т-ты! — Мужик ткнул в Витеньку грязным пальцем с обгрызенным ногтем, упал на колени и повалился грудью на кровать. — А т-ты… — И он захрапел в Витенькину рубашку.
