Чиполлино замолкает и обиженно смотрит на нее.
— Че-мо-да-но! — раздельно произносит Мурка. Потом думает и добавляет: — Чемодуччи! — еще думает и еще добавляет: — Фьють!
И пробегается туда-сюда по стойке указательным и средним пальцами прямо перед носом Чиполлино, демонстрируя тем самым, как чемодан дал деру.
— О! — говорит Чиполлино и снова откашливается.
Я чую неладное.
— Фигаро здесь! — запевает Чиполлино и тоже пробегается по стойке указательным и средним пальцами. — Фигаро там! — и пробегается в другую сторону.
В принципе, ему это по теме, но Мурка недовольна. Тут надо сказать, что поет Чиполлино чудовищно. При всей моей любви к нему, я констатирую: ничего более чудовищного я в жизни своей не слышала.
— Баста! — кричит Мурка. — Баста «Фигаро»!
И откуда она знает слово «баста»?
— Погоди, Мура, — останавливаю я ее и обращаюсь к Чиполлино: — Аэропорто! Телефоно! Тутта! (Что в переводе означает: «Все телефоны аэропорта, и немедленно!»).
Чиполлино заканчивает распевку. Он смотрит на диктофон и разражается пространной речью, подскакивая, как на ухабах, на всех согласных. Наконец он замолкает. Мурка выключает диктофон, и мы бежим в номер, где я должна сделать дословный перевод этого выступления. В номере я внимательно слушаю запись. Потом перематываю пленку на начало и слушаю еще раз. Потом задумываюсь и слушаю третий раз. Потом…
— Ну? — говорит Мурка. — Чего молчишь? Поняла? Нет?
Поняла я одно: я пропала.
— Поняла, — нехотя отвечаю я.
— Что?
— Прекрасные синьоры! — И я замолкаю.
— Все? — спрашивает Мурка. Раскаты грома все ближе и ближе.
— Все.
— Как прекрасно быть прекрасными синьорами! — вякает Мышка из своего угла, и я ей благодарна: таким образом она пытается меня поддержать.
— Ну разумеется! — ехидно бросает Мурка. — Лучше, чем генацвали!
Это она намекает на Джигита.
Мышка надувается.
Мы снова бежим вниз, и Чиполлино снова разражается пространной речью. В номере я пытаюсь ее перевести.
— Ну? — шипит Мурка.
— Он рад приветствовать прекрасных синьор в этом скромном отеле! — чуть не плача, выдаю я.
— Уже лучше! — одобряет Мурка. — Пошли!
Чиполлино уже ждет нас за своей стойкой. Завидев нас на лестнице, он широко улыбается и, не дожидаясь, пока Мурка включит диктофон, начинает молоть языком. Наверное, такой успех он переживает впервые в жизни. В номере Мурка всей своей толстенькой тушкой нависает надо мной, пока я слушаю диктофон.
— Он готов оказать нам любые услуги! — в отчаянии кричу я.
— Сексуальные, что ли? — интересуется Мурка.
— Чай в номер! Стирка! Глажка! Уборка!
— А ручку запаять не может? — спрашивает Мышка, у которой ручка все-таки оторвалась от чемодана. — Паяльная лампа у меня своя.
Я в изнеможении валюсь на кровать.
— Все, девушки! — вздыхаю я. — Больше не могу! Спать! Завтра с утра поедем в аэропорт. Прекрасный отдых. Спасибо тебе, Мура!
Мы устраиваемся на ночлег. Мышка ворчит, но в конце концов укладывается на раскладушку. Она вздыхает, ворочается и постанывает. Мурка засыпает тут же, как будто ее отключили. Я лежу с открытыми глазами и смотрю в темноту. За окном — чудная итальянская ночь, но дурные предчувствия томят меня. Как-то не так начинается наш отдых. Как-то неправильно. Я тихонько встаю, одеваюсь и спускаюсь вниз. За стойкой в свете настольной лампы, похожем на круг голландского сыра, сидит Чиполлино. Услышав мои шаги, он поднимает голову, открывает рот и тут же начинает говорить. Я подсаживаюсь рядом, подпираю щеку рукой и с любовью гляжу на него. Чиполлино молотит языком, а я киваю. О женщины! О мужчины! Так я узнала историю жизни Чиполлино. Передаю ее в вольном переводе, так как не все поняла. А то, что поняла, плохо запомнила.
История Чиполлино,
рассказанная им самим при свете луны, когда в окно вливался упоительный аромат апельсиновых деревьев, а из Большой Медведицы, напротив, выливался серебристый звездный свет и все было так воздушно, невесомо и головокружительно
Чиполлино родился и вырос в типичной итальянской семье, где и без него детей хватало. Там много чего другого не хватало. Квадратных метров жилой площади, например, был большой недостаток. Наличных купюр порой недосчитывались. Продукты питания быстро заканчивались. А детей — хватало. Даже лишние были. Если считать с начала, то Чиполлино был двенадцатым ребенком. А если с конца — тридцать вторым. Пока он ходил в малолетках, его братья и сестры быстренько подтянулись, подросли и сами обзавелись подрастающим поколением. Так в семье опять образовалась чертова прорва лишних детей, с которыми никто не знал, что делать. Чиполлино в этом ряду считался самым лишним, так как был решительно не пригоден ни к какому полезному труду. Он вообще ни к какому труду был не пригоден, даже к бесполезному, потому что труд упорный ему был тошен. Он был по части покрутиться перед зеркалом. Не в смысле голубизны намерений, а в смысле покрасоваться перед соседними девчонками.
И был в этой семье один дедушка. Тоже довольно лишний, потому что требовал постоянного ухода, уносящего из дома в неизвестном направлении последние лиры. Эти лиры, выброшенные на дедушкин уход, в семье так и называли — унесенные ветром. В том смысле, что дедушке требовалась постоянная сиделка, которая водила его в том числе и до ветру. Сам дедушка совершенно ничего не зарабатывал. Только сидел в инвалидном кресле и пускал слюни.
Но однажды в голову папе пришла гениальная идея. Он придумал, как использовать дедушку на благо семьи. Как-то ранним воскресным утром он выкатил кресло с дедушкой на улицу и покатил к церкви, где уже собирался народ. Там он установил дедушку на самое видное место и положил ему на колени шляпу. Дедушка склонил голову на одно плечо и захрапел — предварительно папа засунул ему в глотку изрядную дозу снотворного, а то, не дай бог, начнет выступать и испортит все дело. Подразумевалось, что прихожане, увидев эту душераздирающую картину, расчувствуются и начнут подавать дедушке милостыню.
Так и случилось. Дедушка провел на площади целый день, а вечером, подсчитав доход, папа выяснил, что дедушкиных денег хватит не только на сиделку, но и на бутылочку кьянти к ужину, да и на сам ужин тоже. В тот вечер вся семья собралась за столом отпраздновать это радостное событие. Подавали скалопини с меланзано, тальятелли и джелатто. Так дедушка вышел на работу. Каждое воскресенье он занимал свое место на площади перед церковью и каждый раз прихожане, умиляясь, кидали в его шляпу монетки.
С годами дедушка несколько усох, и его стало все труднее найти в кресле. А потом случилось страшное. В одно совсем не прекрасное утро папа не нашел дедушку на его обычном месте в кресле. Дедушка сох, сох и усох безвозвратно. Тут встал вопрос: как же быть с налаженным семейным бизнесом? Дело в том, что семья уже привыкла к этим воскресным вливаниям и следующим за ними скалопини, меланзано, тальятелли, джелатто и другим деликатесам. К хорошему ведь быстро привыкаешь, а они на дедушкиных деньгах вообще разбаловались. Машину купили стиральную, миксер с электрическим приводом и собрание сочинений Тото Кутуньо, выпущенное на виниле в 1979 году.
