* * *
Интервью вышло через четыре дня. Филип с Бенджамином решили встретиться за кофе в садоводческом центре «Вудлендз» и оценить разрушения.
— Ну, могло получиться и хуже, — проговорил Филип.
Газета лежала на столе между ними. Бенджамин промолчал.
— Могла бы и отлупить, — добавил Филип.
Бенджамин продолжал молчать. Взял газету и еще раз взглянул на заголовок. Прочти он это еще хоть сорок или пятьдесят раз, оторопь все равно не прошла бы.
СВОЙ ИЗГОЙ.
— Это так несправедливо, — произнес он. — Как она это все написала. Так несправедливо.
Филип взял газету и прочел подводку — которую он тоже выучил едва ли не назубок: Бенджамину Тракаллею нравится считать себя смелым посторонним в Букеровском забеге этого года, однако, как выяснила Гермиона Доз, этот писатель со связями не так-то прост.
— «Писатель со связями» — довольно сильно сказано, — согласился он.
— Довольно сильно? Это вранье — откровенное вранье. — Бенджамин выхватил у Филипа газету. — Тут написано, что в университете я был знаком с Борисом Джонсоном. Я с ним ни единым, блин, словечком не перекинулся! Мы жили в одном коридоре недели три, он меня обгонял по дороге в туалет. «Он годами был на короткой ноге с влиятельными медийными фигурами вроде Дуга Андертона» — какая же это чепуха. Мы в школе вместе учились. Сорок лет назад. А вот это: «Заявляет, что у него нет доступа к внутреннему кругу литературного Лондона, и при этом с радостью делится скабрезными слухами о своем собрате-писателе — Лайонеле Хэмпшире, который, оказывается, друг семьи».
— Хороша, — признал Филип. — В этом ей не откажешь. Вот тебе и превращение грубых металлов в золото.
— Ты вообще на чьей стороне? Она еще и придумывает, что я сноб, — бросил своих старых друзей по начальной школе, когда перешел в «Кинг-Уильямс».
— А, кому какое дело, — сказал Филип. И добавил — менее уверенно: — Я бы волновался больше о том, что ты тут получаешься немножко расистом, честно говоря.
Бенджамин вытаращился на него.
— В смысле, ты правда так сказал? — Филип взял газету из дрожавших рук друга. — «Сидя в своем уютном прибежище в сердце английской провинции, Тракаллей заявляет, что „мультикультурализм — в основном городское явление. Я переехал сюда, чтобы от всего этого быть подальше“».
Бенджамин заклокотал от ярости.
— Я сказал нечто подобное, да. Но в промежутке была еще куча всякого другого — о том, как я хотел убраться подальше от шума, толп и стресса.
— Избирательное цитирование — прелестная вещь. «Я обращаю его внимание на то, что писатели из ЧАЭМ в списке этого года представлены мощнее, чем когда-либо прежде, и намекаю, что этому можно радоваться, на что Тракаллей отвечает лишь: „Я и есть настоящий аутсайдер“».
Бенджамин вновь бессвязно залопотал от ярости.
— Просто «я — настоящий аутсайдер». Тире. Без «и есть». И говорил я об издании. Говорил о том, что получил десятки отказов и в итоге издавался у тебя.
Филип отложил газету и покачал головой.
— Ну, продажи все еще на высоте, так что вреда никакого.
— И ведь показалась такой милой. К концу мы действительно поладили. Я давал ей советы по ее карьере и все такое, она сказала «будем на связи» или что-то в этом роде…
— Хорошенькая, да?
Бенджамин не усмотрел повода для сопротивления.
— Думаю, да, хорошенькая.
— Ох, Бен… Спиши на жизненный опыт, и все. Первое твое интервью все-таки.
— Правда. Кстати, когда второе?
— Второе?
— Вроде бы второе намечалось?
— О, они оставили тему. Я им перезванивал пару раз, но… Думаю, там все остыло.
— Прекрасно. — Бенджамин нахохлился над своим капучино и угрюмо уставился перед собой.
— Впрочем… — Филип полез в карман и вытащил оттуда подписанный от руки конверт, — тебе тут письмо от поклонницы. По крайней мере, я так понял.
Он передал конверт Бенджамину, тот принялся осторожно его осматривать и спереди и сзади, изучил почерк и почтовый индекс, пока Филип не сказал:
— Да открой его уже, Христа ради.
Бенджамин надорвал конверт указательным пальцем, прочел первые несколько фраз, а затем перевернул письмо — посмотреть на подпись.
— Иисусе, — произнес он. — Ни за что не догадаешься, от кого это. — Филип даже пытаться не собирался. — От Дженнифер Хокинз.
— От кого?
— Ты же помнишь Дженнифер Хокинз. Из Школы для девочек. Я с ней недолго встречался.
— Это она? Ты имеешь в виду… ту самую Дженнифер Хокинз? Которая из шкафа?
— Именно. Из шкафа.
Много лет назад, еще школьником, Бенджамин оказался на вечеринке, которую устраивал Дуг по случаю отъезда его родителей в отпуск. В ходе веселья Бенджамин, выпив три четверти бутылки портвейна, отрубился и проснулся перед рассветом в гардеробе, в обнимку с телом полуголой девушки — как впоследствии выяснилось, Дженнифер Хокинз. Бенджамин из рыцарских соображений, сочтя их пьяные подростковые тисканья своего рода помолвкой, пригласил Дженнифер на свидание, и последующие несколько недель они и впрямь считали друг друга парой, хотя вскоре отношения сдулись.
— Ну! — Фил широко улыбался. — Вот тебе привет из прошлого будь здоров. Что пишет?
Бенджамин пробежался по письму быстрым взглядом.
— Увидела мое имя в газете, где анонсировали длинный список, — сказал он. — У нее всплыло много воспоминаний. Купила книгу, и она ей очень понравилась.
— Не говорит, где купила? — спросил Филип.
— Говорит. В каком-то садоводческом супермаркете под Киддерминстером. Она теперь работает в агентстве недвижимости. Управляет местным подразделением. Она… — Он перевернул листок, увидел следующее слово и произнес его с большим нажимом: — Разведена… (Возникла пауза, он встретился взглядами с Филипом, и они обмозговали следствия этого заявления.) Спрашивает, не желаю ли я поужинать вместе, наверстать упущенное и поболтать о, кавычки открываются, старых добрых деньках, кавычки закрываются. Люблю, Дженнифер. Чмок-чмок.
Он глянул на Филипа — улыбка у того делалась все шире.
— Вот поди ж ты — Дуг был прав. Женщины кидаются! Не в силах устоять перед успешным писателем.
— Очень смешно. Есть одна загвоздка. Тогдашний роман с Дженнифер — одно из худших решений всей моей жизни.
— А залепух ты в жизни понаделал, будем честны.
Бенджамин этот удар в лицо принял.
— Не поспоришь. И повторять ту залепуху не буду. В гробу я видал ужин с Дженнифер Хокинз.
И, чтобы поставить на этом точку, мощно и сердито отхлебнул капучино — и обжег язык.
