Потом кто-то садится на кровать, и я чувствую на плече ладонь, теплую и мягкую. Я знаю, это Дейзи, потому что Дженна не способна на такие нежности. Я лежу спиной к ним, но понятно, что они пойдут на смену тактики.
– Ханна, – говорит Дейзи, – помнишь, когда мне было десять и у меня был тот ужасный приступ астмы? Тот самый, от которого я чуть не умерла? Меня срочно увезли в больницу и подключили к дыхательному аппарату, и я вся обделалась. На следующее утро ты пришла навестить меня с твоим папой. Я вся была такая противная и совершенно не понимала, что происходит, но вы сидели долго и о чем-то болтали, потом я услышала, как вы положили на столик у кровати пластиковый пакет. Ханна, помнишь, что в нем было?
Я не двигаюсь и ничего не говорю.
– О, я знаю эту историю! – вопит Дженна. – Это были леденцы с шербетом и комикс «Симпсоны»!
– Спасибо, Дженна, мы не в долбаном классе. Во всяком случае, я помню, что думала про себя: нужно просто выдержать еще один день, один день, когда мне так плохо, а потом я прочитаю этот комикс и набью себе рот шербетом. Я просто это предвкушала. На следующий день врачи говорили мне, насколько серьезна моя астма, и перечисляли все чертовы лекарства, которые мне понадобятся, но, когда они ушли, я села в кровати, прочитала этот долбаный комикс, съела этот долбаный шербет, и мне стало хорошо. По-моему, так все понемногу исправляется. Такими маленькими шажками. С маленькими угощениями. Никогда в жизни не пробовала более вкусных леденцов с шербетом.
– И она слопала их много, будем честными, – сказала Дженна.
– Господи, перестань портить мою речь на «Оскаре»!
– Послушай, – Дженна тоже плюхнулась на кровать, – я понятия не имею, что тебе приходится терпеть. Не могу даже представить. И понятия не имею об истории Дейзи с шербетом. Но мы твои подруги, и мы пришли к тебе. Вот так оно бывает, верно? Ты никогда не останешься одна, нравится тебе это или нет…
– Спасибо, я…
– …хотя на самом деле нам пора уходить, потому что твой папа сказал, что у нас только пять минут, а моя мама ждет нас в машине. Мне надо ехать на чертову ярмарку вакансий. У папы новый заскок: я должна стать специалистом по системному анализу.
– Честно говоря, мы даже не думали, что нас пустят, – говорит Дейзи, поглаживая мне спину. – Надо было все продумать заранее.
– Хочешь сказать, – вздыхает Дженна, – не стоило тратить три минуты на эту историю с шербетом.
– Во всяком случае, увидимся завтра. Мы собираемся постоянно возвращаться.
– Как герпес.
Подруги громко чмокают меня в щеку и лоб и уходят, оставляя за собой сладкий аромат цветов и косметики для волос. Комната вдруг становится унылой и холодной. Я поворачиваюсь на спину и смотрю наверх. Надо мной, по всему потолку, рассыпаны десятки фосфоресцирующих звездочек, которые папа наклеил для меня, когда мне было пять, потому что мне нравилось представлять себе, что я сплю на лесной полянке со стайкой поющих фей. В те годы я верила в волшебство. Тогда все казалось возможным. Теперь я знаю, что возможно все, но совсем в другом, невероятно дерьмовом смысле. Я знаю, что в любой момент у тебя могут отнять все, что ты считала своим. Будь у меня сила и энергия, я встала бы на кровать и сорвала с потолка эти звезды.
Чуть позже я поднимаю голову и обвожу комнату взглядом, пытаясь переориентироваться. Я вижу, что подруги оставили мне что-то на письменном столе. Леденцы с шербетом и экземпляр «Женщины-паука». Я слабо улыбаюсь. Но затем мой взгляд падает на конверт от Маргарет, прислоненный к стопке школьных учебников на маленьком столике. Я беру его, чувствуя пальцами твердый предмет внутри. Одним быстрым движением я разрываю конверт.
В нем ключ. Массивный и короткий старый ключ. Он прикреплен к картонной багажной бирке, на которой Маргарет написала: «Зеленая комната». Моя затуманенная голова долго соображает, что это может значить. Сначала я решаю, что она зачем-то украла ключ от зеленой комнаты в театре, но это не имеет смысла, поскольку замок там совершенно другой. Да и какого лешего ей было это делать? Потом я думаю, а может, это зеленая комната в другом театре, но это не менее глупо, поскольку это предполагает, что я должна провести остаток жизни, ходя по всем сельским театрам и пробуя ключ к их дверям. Я лежу, вспоминая о том последнем разе, когда разговаривала с ней. Это был тот вечер в ее доме с Кэллумом. Тот вечер, когда я исследовала ее дом. Тот вечер, когда я поднялась наверх и заглянула в каждую комнату. Кроме той комнаты в конце коридора. Комнаты с запертой дверью. И теперь я припоминаю, наверное позже, чем следовало, что запертая дверь была выкрашена в зеленый цвет.
Том
Мы стояли у театра – Ханна и я. Молчаливые и оцепеневшие, мы смотрели сквозь застекленный фасад на небольшую театральную кассу, ныне закрытую и запертую. Вероятно, она больше не откроется. Лето подходило к концу, в воздухе ощущалась первая бодрящая осенняя прохлада. Ветер гнал по парковке большие охапки коричневых листьев, похожие на перекати-поле.
После нескольких дней, проведенных дома, лишь ключ заставил Ханну наконец выйти. Я даже не представлял себе, как много для нее значила Маргарет и как важны для нее были их встречи. А теперь последняя их встреча придала моей дочери сил, чтобы выйти из дому.
– В какое время тебя заберет Салли?
– В любую минуту.
– Ты уверена, что справишься?
– Нет, но мне надо это сделать. А ты чем займешься?
Я приехал собрать некоторые вещи, поговорить с волонтерами и начать заниматься закрытием театра.
– Вероятно, они обзванивают строительных подрядчиков, – сказал я. – Когда здесь что-нибудь построят, то, подозреваю, назовут «Квартал Уиллоу три». Лицемерная дань прошлому.
Ханна скорчила гримасу:
– Театральная улица.
– Драматический переулок.
– Трагедийный тупик…
Последнее название в тот момент было, пожалуй, чересчур многозначительным.
– Мне жаль, – сказала она. – Жаль, что ты не попал на то совещание.
– Тогда у нас были гораздо более важные обстоятельства. Я позвонил на следующий день и объяснил ситуацию, но они не проявили к ней интереса.
Ханна снова поежилась от ветра. Я подумал: что сказать обо всем этом? Как сделать, чтобы это закончилось? Театр закрывается, нам предстоит пересадка маленького сердца, а в остальном все прекрасно, выше голову!
Не в состоянии успокоить друг друга, мы вновь замолчали. Мы были настолько погружены в свои мысли, что, когда с дороги выехала какая-то машина и остановилась на парковке перед театром, оба подпрыгнули. Это не был автомобиль Салли, и я сразу понял, что он не может принадлежать никому из нашей компании, потому что выглядел он новым и сверкающим, на нем не было клейкой ленты и ржавчины.
Едва дверь открылась, как я узнал водителя.
– Привет, Том, – сказала она. – Привет, Ханна.
