– К нам собирается заглянуть Джей, – растягивая слова, сообщаю я.
– Здорово! – Папа явно радуется перемене темы разговора и с ходу возлагает надежды на тонизирующее воздействие тусовок с мальчиками. – Я еду в «Сейнсбери», куплю вам что-нибудь пожевать!
Не позволю ему так легко отделаться!
– А ты знал, что, когда в тысяча девятьсот сорок восьмом году ставили «Макбета», Диана Виньяр в сцене сомнамбулизма упала в оркестровую яму с высоты пятнадцать футов? Она вернулась на сцену на следующий вечер. Просто всех огорошила.
– «Шотландская пьеса», – уточняет папа.
– А?
– Ты назвала ее «Макбетом», а следует…
– Отстань, – говорю я.
Он улыбается, и я невольно улыбаюсь в ответ.
Я решаю принять ванну и лежу в ней, стараясь не прислушиваться к своему сердечному ритму и не сосредоточиваться на его стаккато. Папа кричит: «пока!», и за ним захлопывается входная дверь. Почти час я лежу в благоухающей пене, размышляя о предстоящем лете и о том, чем займусь. Возможно, папа будет настаивать на нескольких целевых поездках, обычно в разные театральные места. В то время как другие семьи отправятся в Испанию или Италию, мы посетим Олдвинкл в Нортгемптоншире, чтобы увидеть место рождения Джона Драйдена, или будем смотреть мистерии в Йоркском соборе. Это хорошо, так устроен мир. Но это не… ненормально, как мне кажется. Интересно, когда следует попросить его оставить меня в покое?
Я начинаю одеваться, и в это время папа возвращается из супермаркета. Минут двадцать он с грохотом ходит по дому, занимаясь бог знает чем, а потом снова уходит. Спустившись вниз, я нахожу записку:
По всему дому спрятаны угощения для тебя и твоего дружка Джея. Не скучайте. Увидимся позже. Я в театре, расследую с Шоном потоп. Не волнуйся – у меня есть защитные очки и трубка для подводного плавания. Папуля.
Угощения? «Дружок Джей»? «Папуля»?! Какой же он несносный мужлан!
Через несколько минут раздается звонок входной двери, потом слышится громкий стук и опять звонок. Это Джей. Я тащусь через нашу крошечную гостиную с ее расшатанным кофейным столиком, заваленным газетами, и полками, прогнувшимися под тяжестью пьес Фейбера и классикой издательства «Пенгуин». Обои с безвкусным рисунком 1960-х кое-где отстали от стен, в углах видны пятна плесени, но папа и не думает хоть что-то с этим делать. «Это шик Джо Ортона», – говорит он. Но я напоминаю ему, что Джо Ортона до смерти забил дубинкой его бойфренд.
Я открываю дверь, и вот он, Джей, в шортах с накладными карманами, в футболке с принтом рок-группы «Blink 182» и бейсболке с буквами «NY», надетой козырьком назад. Я поскорее впускаю его в дом, чтобы избавить от дальнейшего публичного унижения.
– Приветик, – говорит он, поднимая изодранный рюкзак. – Я принес PlayStation 2, давай играть!
– Не собираюсь я играть в «Medal of Honor», – отвечаю я. – Или в долбаную «ФИФА». Папа говорит, что спрятал где-то в доме угощения. Не знаю, что он имеет в виду, но, думаю, стоит посмотреть.
– Клёво! – восклицает Джей. – Твой батя крутой. Странный, но точно крутой.
– Пожалуй, да.
– Единственное, что оставляет по всему дому мой папаша, – это записки на стикерах с напоминаниями для мамы о домашних делах.
– Как мило.
– Как ты себя чувствуешь? Господи, жутко, наверное, было?
– Нормально, Джей. Не надо больше спрашивать.
– Усёк.
Мы обыскиваем гостиную, переворачиваем диванные подушки, заглядываем за корешки книг и под кресло. Мы находим два туба «Принглз», огромный пакет жевательных конфет «Тэнгфастик» и двухлитровую бутылку ванильной колы. Потом мчимся на кухню и, распахивая дверцы шкафов, роемся среди пакетов с макаронами и банок с томатной пастой, составляющих главные компоненты нашей диеты. В холодильнике мы находим огромную пиццу и хлеб с чесноком, а также DVD-диск с «Манекеном». Джей замечает в стиральной машине пакет «Ревелз», но, когда он наклоняется, чтобы достать пакет из барабана, ему в руку падает заблудившаяся пара трусиков, и он с воплем отдергивает руку, отшвырнув в комнату строптивый предмет моего туалета. Мы начинаем дико хохотать.
– Господи, – произносит он, – меня атаковали твои трусы!
– И не говори, – отвечаю я.
А потом на какое-то время нам становится неловко.
Когда он приходит в себя после такого испытания, я втыкаю диск в DVD-плеер, и мы садимся в противоположных углах большого продавленного дивана, перед которым стоит кофейный столик, загруженный нашими ультракалорийными трофеями. Должна признаться, не такая уж я фанатка кино, это для меня чересчур быстро и шумно. Может, дело в моем здоровье. Но «Манекен» – настоящий шедевр, блин! Мы с большим удивлением узнаем, что это кино о парне, влюбившемся в древнеегипетскую принцессу, вселившуюся в манекен, стоящий в витрине магазина. Принцессу играет Ким Кэттролл из «Секса в большом городе». Мы, бывало, смотрели этот фильм с Дейзи, когда ее родителей не было рядом, – в основном в качестве сексуального воспитания. Он очень легкомысленный.
– Сейчас подобных фильмов больше не делают, – произносит Джей в промежутках между пригоршнями засахаренных орешков.
– Это потому, что мы не окончательно сбрендили, – отвечаю я. – Что, черт побери, происходило в восьмидесятые?! Что было не так с теми людьми?
– Мама была кем-то вроде панка. Я видел фотки: волосы торчат во все стороны, просто жуть!
– Она круто выглядела?
– Нет, была похожа на зомби.
– Господи Исусе! Восьмидесятые – это какой-то кошмар.
Нам весело, мы отпускаем циничные шуточки по поводу одежды персонажей из фильма – они действительно ржачные, и я со смехом кладу голову ему на плечо. Но фильм заканчивается, и Джей включает свою приставку, чтобы поиграть в новую стрелялку, которая, по-моему, ничем не отличается от любой другой. Пока Джей бросает гранаты в неуязвимый вертолет, я резко вскакиваю с дивана и несусь на кухню, чтобы включить духовку для пиццы. Сразу же слышу, как он останавливает игру и, словно грустный щенок, плетется вслед за мной.
– Что-то не так? – спрашивает он раздражающим тоном искреннего участия.
– Нет, просто эта игра мне неинтересна.
– Но «Официальный журнал игровых приставок» выставил ей девять баллов из десяти.
– Мне плевать, Джей.
– Я почти выиграл бой с вертолетом.
– Джей, я серьезно. Просто мне не хочется сидеть и смотреть на… на все эти убийства.
Эти слова повисают в воздухе как проклятие.
– О господи! – восклицает он. – Прости. Прости меня. Я не подумал.
С досады я громко хлопаю дверцей холодильника:
– Да пошел ты, Джей! Я не это имела в виду! Я тут вообще ни при чем, просто меня не интересуют эти горячие парни, которые взрывают все подряд и вопят друг другу: «Я взял твоих шестерых!», что бы это, на фиг, ни значило.
