Это не ошибка.
Пауза чуть длиннее.
Так или иначе, я согласен.
Подхвачу тебя по пути.
Подойдя к его дому, я вижу, что шторы в спальне по-прежнему задернуты. Я стучу в дверь, ответа нет. Стучу снова. Ничего. Даже та чокнутая псина не лает. Возможно, он еще не совсем здоров и передумал, так что перспектива чая с кексом в компании какой-то старой перечницы – уже перебор. Что ж, его можно понять.
Я поворачиваюсь и иду обратно, стараясь не чувствовать себя слишком разочарованной, но в то же время ощущая себя именно разочарованной, да еще и не понимающей причин этого разочарования. Пройдя около десяти ярдов, я слышу, как за моей спиной распахивается дверь, и, обернувшись, вижу припустившего на всех парах Кэллума, на ходу натягивающего толстовку. Я мельком вижу его торс. Он очень загорелый и гибкий.
– Подожди! – вопит он, спеша ко мне по тропинке. И вот он уже здесь, тяжело дыша, наклонился, упершись ладонями в колени. От него пахнет парнем. – Ох, черт! Извини, валялся в кровати типа три дня. Депрессия охренительно изматывает.
– Полностью тебя понимаю. Я всегда чувствую усталость.
– Спасибо за комикс, который ты мне принесла.
– Не за что.
– Кстати, мама говорит, ты хорошенькая.
– Твоя мама явно чокнутая. Извини, не хотела…
– Нет, все нормально. Познакомилась с ее приятелем Джо, а?
– Типа того. Он вроде симпатичный?
– Он лежал под машиной, выставив задницу?
– Нет.
– Ух ты, редкий случай! Он держит гараж, продающий автозапчасти несчастным чувакам, способным переделать «форд-эскорт» чуть ли не в космический корабль. Он абсолютно одержимый. Все время пытается научить меня ремонтировать двигатели и устанавливать бодикитс
[12]. Не знаю, что это за хрень.
– Мне кажется, он хочет тебе помочь.
– Пусть лучше оставит меня в покое. Мне не надо, чтобы тут ошивался еще один неудачник и опять все портил.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего, все нормально. Ладно, расскажи об этой твоей подруге.
Итак, мы неторопливо идем под лучами послеполуденного солнца. Я рассказываю о Маргарет и обо всех ее диких историях, пытаясь объяснить, как завязалась наша бредовая дружба.
– Неужели она действительно знает всех этих телевизионных звезд? – спрашивает он.
– Без понятия. Вот почему я с нетерпением предвкушаю визит к ней домой. Там могут быть ключи к разгадке!
Путь не такой уж далекий, но я тем не менее немного запыхалась, поэтому мы сворачиваем в парк и садимся на качели.
– Мама сказала, тебе понравились мои рисунки, – говорит он. – Это правда?
– Угу. Мне нравится все черное. Очень напоминает Чарльза Бёрнса.
– Мне нравятся все эти художники из «2000 AD». Фрейзер Ирвинг, Эшли Вуд… Прости, обычно у меня не бывает возможности поговорить на эту тему.
– Все нормально. У меня тоже. Никто в школе не любит комиксы. Или театр. Бывает так одиноко. Вот зачем изобрели сетевые форумы. Люди, которым нравятся одинаковые вещи, собираются там. Можно поговорить.
– Не выходя из спальни.
– Точно. Так о чем твой комикс?
– Обещай, что не будешь смеяться.
– Не могу обещать, Кэллум. У меня очень жесткое чувство юмора.
– Обещаешь, что не станешь смеяться больше пяти минут?
– Постараюсь.
– Ладно. Значит, у меня есть идея насчет комикса с супергероем. Правда, это не совсем супергерой. Главное действующее лицо – девушка, впадающая в жуткую депрессию, всепоглощающую, как покров полной абсолютной тьмы. Но потом она открывает в себе способность воплощать свои чувства в реальность, в какую-то силу… которая имеет вид гигантского пса-монстра. И девушка натравливает его на плохих парней. Комикс называется «Тьма». Знаешь, как песня Бонни Принса Билли. Она тоже про депрессию. Что-то типа того. Полная чушь, да?
– Ты пишешь комикс про супергероя с депрессией?
Наверное, я говорю это с пренебрежением, потому что он смотрит на меня, как побитый щенок. Мне хочется сгрести его в охапку, но боюсь свалиться с ног.
– Пожалуй, – пожимает он плечами.
– Это так круто, – говорю я.
Его лицо освещается широкой зубастой улыбкой. Так здорово доставить кому-нибудь удовольствие! Сидя на качелях, он отодвигается назад, потом поднимает ноги и начинает самозабвенно раскачиваться взад-вперед.
– Тебе в самом деле нравится? – проносясь мимо меня, спрашивает он.
– Угу, в самом деле. Тебе надо закончить это!
– Поможешь?
– Что? Как?
– Мне нужен писатель. Писатель лучше меня. Я не могу… Когда я пытаюсь описать свои чувства, все исчезает.
– Ну, даже не знаю. Это такая ответственность. Не уверена, что это мое.
– Но ты любишь комиксы, любишь театр, наверняка думала, что после окончания школы станешь писателем?
Скрежещущие звуки ржавой цепи качелей напоминают мне завывание кардиомонитора. Я не отвечаю.
– Как это бывает? – спрашиваю я. – Я имею в виду депрессию.
Он соскакивает с качелей и несколько секунд бродит вокруг.
– Как будто все в мире серое. Как будто нет ни подъемов, ни спадов, ни ярких цветов. Нет никаких желаний, нет ничего хорошего, смешного или интересного. Люди думают, что испытываешь сильную печаль, но это не так. Просто пустота и скука. Иногда кажется, что тебя просто стерли.
– Черт! Мне жаль.
– Вот почему, наверное, я начал рисовать. Это помогало мне обрести смысл всего. Мой психотерапевт сказал, что это хорошая идея. Но когда я пытаюсь сочинить историю, это как-то… сложно. Похоже, мне нужен кто-то, чтобы распутать это. Так поможешь мне?
Не знаю, что ему сказать. Я слезаю с качелей и беру его за руку:
– Не ты один чувствуешь себя как бы стертым.
Он поворачивается ко мне:
– Тебе страшно?
У него большие, как плошки, глаза. У нас за спиной ветер слегка раскачивает качели.
– Ладно, не важно, – смеюсь я. – Это всего лишь жизнь. А пошло оно все…
Потом я утаскиваю его прочь.
Я абсолютно не удивлена, увидев, что дом Маргарет – большая старая развалина, спрятавшаяся за несколькими искривленными яблонями и чудовищно разросшейся живой изгородью с табличкой на воротах, предупреждающей о «злой собаке». Широкие эркеры поцарапаны и испачканы, осыпавшуюся кирпичную кладку обвивают щупальца плюща. Мы глазеем на обваливающуюся крышу и замечаем две причудливые башенки. Дом как будто вышел из фильма ужасов.
