Я заговариваю с ним, но сразу умолкаю, потому что он явно поглощен происходящим на сцене, что странно, поскольку действие остановилось. Рейчел пьет минералку из бутылки, закрыв глаза и выгнув спину. Салли вскочила с места и показывает Шону, где стоять, положив ладонь на его руку с татуировкой. Джеймс с восхищением смотрит на сцену. Я поворачиваюсь к Маргарет, которая, пряча улыбку, тоже наблюдает за Джеймсом.
– Что это? – шепчу я ей.
– Мне издавна знаком сей взгляд, – с пафосом говорит она, указывая на Джеймса. – Наш мужчина потерял голову. – И снова смотрит на сцену.
Черт побери, Рейчел!
Я не успеваю предаться убийственно ревнивым мыслям, потому что в задней части театра с силой распахивается дверь. Она с таким треском бьется о стену, что все находящиеся на сцене, включая папу, умолкают и оборачиваются. В дверях стоит Филип, муж Салли. На нем плохо сидящие шорты с накладными карманами и розовая рубашка поло. Лицо у него красное – видимо, от смущения, вызванного его шумным появлением. Широко улыбаясь, он машет в сторону сцены, потом замечает Салли и энергичным жестом приветствует ее.
– Вы позволите мне украсть мою жену? – оживленно произносит он.
Салли спрыгивает со сцены и бодрым шагом направляется к выходу. Она кажется мне какой-то смущенной или типа того. Не могу понять. Я вижу, что и папа наблюдает за ней. Салли выходит вслед за Филом в фойе и, вернувшись примерно через минуту, с беспомощным выражением пожимает плечами, глядя на папу. Он улыбается ей с сочувствующим видом. Она заталкивает листки со сценарием в сумку и буквально строевым шагом идет по проходу к сцене.
– Всем спасибо! – кричит она. – К сожалению, мне придется уйти, так что на этом остановимся. Извини, Джеймс, твою сцену пройдем в следующий раз.
С этими словами она поворачивается и почти выбегает из зрительного зала. Шон и Рейчел, приоткрыв рты, смотрят ей вслед. Они быстро поворачиваются к папе. Тот пожимает плечами и принимается собирать свои бумаги. Пока актеры болтают на сцене, он встает и идет в мою сторону.
– Привет, – говорит па, садится в ряд передо мной, глядя через мое плечо на дверь.
– Привет.
Несколько мгновений мы сидим в молчании. Я жду, когда он скажет что-нибудь еще, но он только хмурится и молчит. Я совсем не понимаю происходящего. Вздохнув, я возвращаюсь к книге. Как поступила бы в этой ситуации Джейн Эйр?
– Ну, я пойду, – говорит Джеймс.
Он бросает взгляд на сцену. Интересно, он заглядывается на Рейчел? Может, собирается пригласить ее на кофе? Стерва! Но потом Джеймс вдоль кресел начинает пробираться к выходу. Я бы выпила с тобой кофе, Джеймс.
– Так вот… – наконец произносит папа. – Вся эта фигня со знакомствами… Ты бы… Тебе показалось бы странным, если бы я это сделал?
Я закрываю книгу и с выражением поддельного ужаса хлопаю ею по коленям:
– Папа, это была моя идея!
Не обращая на меня внимания, он продолжает:
– Уже много времени прошло с тех пор, как ушла твоя мама, и, быть может, мне следует, как говорится, вернуться в строй.
– Папа, именно это я тебе и говорила.
– Мне пришло в голову, что, в сущности, несправедливо чересчур полагаться на тебя.
Боже, какой же он типичный мужик!
– Скажи, – говорю я, – почему ты подумал об этом именно сейчас?
– Не знаю. Я не молодею.
Молчание. Вдруг я замечаю стоящую в проходе Маргарет, которая смотрит на нас. Папа оглядывается по сторонам и тоже замечает ее.
– До свидания, Маргарет, – произносит он.
Прищурившись, она с сомнением смотрит на нас:
– Нужно было поставить шекспировскую «Бурю». Чехов такой ужасный зануда! Когда-то я встречалась с русским. Красивое лицо, милые манеры, но он пил как сапожник, и от него так же разило. Внешность бывает обманчива, верно? В особенности когда дело касается мужчин. – Произнеся это все на одном дыхании, она уходит.
Слегка ошарашенные, мы с папой обменивается взглядами.
– Ну и какой будет следующий шаг? – спрашиваю я.
– Не знаю. Может, нам следует сдать ее в психушку?
– Не Маргарет! Следующий шаг с твоими знакомствами!
– Понятия не имею. Что делают люди в наше время? Идут в бар отеля и заговаривают с кем-нибудь?
– Ну нет! Папа, ты управляющий театром, а не Джеймс Бонд. И не последний придурок.
– Что тогда? Где взрослые люди знакомятся с другими взрослыми в маленьком ярмарочном городке?
– Честно говоря, я тоже не знаю, но мы что-нибудь придумаем… К тому же я могла бы посоветоваться с Салли.
– Ханна!
– Она знакома с кучей женщин!
– А другие не знакомы, что ли? О господи, ты ничего не сказала Маргарет?
– Нет! Папа! Я не совсем чокнутая!
– Ладно-ладно. Я догадывался, но хорошо, что это подтвердилось.
Я выбираюсь из скрипучего театрального кресла и кладу руку ему на плечо:
– Мы справимся.
И выхожу из зрительного зала, вся такая целеустремленная и решительная, как Эмма у Джейн Остин. Или даже Алисия Сильверстоун в «Бестолковых». Что-нибудь у нас получится. Что-нибудь непременно должно получиться.
Том
Через месяц после того рокового визита к терапевту, когда наш врач-мизантроп впервые диагностировал у Ханны шумы в сердце, я сидел с пожилым кардиологом в небольшом процедурном кабинете больницы. Серьезным и спокойным тоном он объяснил мне, что у Ханны кардиомиопатия и что утолщение сердечной стенки может затруднить для сердца прокачку крови по организму. Я послушно кивнул, бросив взгляд на дверь. Через стеклянную панель то и дело было видно Ханну, играющую с медсестрой. Врач сказал, что люди с этим заболеванием часто не имеют симптомов и живут в блаженном неведении, но состояние Ханны несколько более серьезно. Я не понимал того, что он пытался мне растолковать, я ничего не понимал, пока не услышал выражение «потенциальное ограничение продолжительности жизни». Даже в тот момент его голос был мягким, слова взвешенными, и я не вполне понял их смысл. Я снова кивнул.
Я не стал спрашивать: «Сколько ей осталось?» Эти слова, выражающие суть всякой трагической голливудской сцены, в которой говорится о прогнозе заболевания, в тот момент не пришли мне в голову. Они возникли гораздо позже. На секунду или две я забыл свою роль.
Потом я нетвердыми шагами вышел в суету отделения, сжимая в руке рецепт бета-блокаторов и брошюру с изображением сердца на обложке. Я подумал, что обычно этот символ обозначает любовь. Увидев меня, Ханна подбежала ко мне, и я обнял ее, приподняв над полом.
– Мы уже можем уйти? – спросила она. – Можно мне теперь мороженого?
– Да, все, что угодно, – ответил я.
