Почувствовав этот многообещающий нюанс, Надежда Николаевна внимательно взглянула на свою собеседницу, пытаясь понять, чего та не договаривает.
И перехватила взгляд, который был устремлен на ее, Надеждину, кофту. Точнее, на отворот этой кофты, к которому была приколота сверкающая брошь в виде попугая.
В глазах уборщицы светился наивный восторг, с которым маленький ребенок смотрит на ослепительно сверкающую, усыпанную огоньками и игрушками рождественскую елку.
Перехватив этот зачарованный взгляд, Надежда поняла, что еще не все потеряно.
Она отступила на шаг, встав прямо под потолочным светильником, чтобы в его лучах брошь засияла еще ярче, и проговорила гипнотическим голосом бывалого змея-искусителя, свешивающегося с ветвей древа познания:
— А вот если бы… если бы вы мне разрешили заглянуть в кабинет покойной Нинели Борисовны… тогда, может быть, я бы вам подарила свою брошку…
— Вот эту самую? — переспросила уборщица, не сводя глаз с Надеждиной броши.
— Эту самую! — подтвердила Надежда.
— Какой попугайчик… — мечтательно протянула уборщица. — Он ведь, наверное, дорого стоит?
— Мне для хорошего человека ничего не жалко!
— А вы только посмотрите — и все?
— Только посмотрю! — подтвердила Надежда Николаевна не вполне искренне. Она надеялась, если обстоятельства сложатся благоприятно, отвлечь уборщицу и прихватить керамическую обезьянку. Она еще не знала, как это сделает, но считала, что проблемы нужно решать по мере их поступления.
На лице уборщицы была видна борьба сильных эмоций. Наконец она решилась.
— Никто не узнает? — спросила она для очистки совести.
— Никто! — заверила ее Надежда. — Я никому не расскажу, вы тоже, а больше здесь никого нет.
— Давайте! — Уборщица протянула руку за брошью.
— Э, нет! — Надежда отступила. — Я вам брошку дам, а вы меня прогоните? Так не пойдет! Сначала дайте мне заглянуть в кабинет, а потом рассчитаемся!
— А вы меня не обманете?
— Ни в коем случае! Я вообще никогда никого не обманываю!
Последние слова, несомненно, были художественным преувеличением, но уборщица им поверила. Наверное, ей просто очень хотелось заполучить ослепительную брошь.
— Ладно, так и быть, пойдемте! — Она поставила свою швабру в угол и зашагала по пустому коридору в направлении кабинета покойной Камнеедовой.
Остановившись возле двери этого кабинета, она достала из кармана своего халата связку ключей, перебрала эту связку, нашла нужный ключ и отперла дверь. Распахнув ее перед Надеждой, тяжело вздохнула и проговорила:
— Ладно, заходите! Только помните, что вы мне обещали — ищите свой телефон, но другого ничего не трогайте!
— Не беспокойтесь…
Надежда вошла в кабинет под пристальным взглядом уборщицы и оглядела его.
С прошлого ее визита здесь как будто ничего не изменилось.
Только кресло Камнеедовой было отодвинуто от стола да на полу валялись какие-то бумажки — должно быть, приехавший по вызову врач смахнул их со стола Нинели Борисовны.
Но Надежду интересовали не эти мелочи.
Она от самой двери уставилась на полку, где стояли керамические животные.
Петух был на месте, и лошадь красовалась рядом с ним, но обезьяну Надежда не видела.
Может быть, ее просто задвинули глубже, так что она закрыта другими животными?
Надежда двинулась вперед, чтобы заглянуть на полку.
— Эй, женщина, вы куда? — окликнула ее уборщица. — Вы же сказали, что только поглядите! Что не будете в кабинете хозяйничать, только посмотрите, где телефон свой оставили!
— Ну да, только погляжу, но мне отсюда не видно, мне нужно ближе посмотреть…
В это время в коридоре зазвонил телефон.
Уборщица метнулась на этот звонок, но тут же попятилась. Видно было, что она разрывается между естественным желанием подойти к телефону и боязнью оставить Надежду без присмотра в кабинете покойной начальницы.
— Вы ответьте, — проговорила Надежда. — Может, это важный звонок. Может, начальство вам звонит или еще кто. Вы не беспокойтесь, я здесь ничего не трону.
— А я все-таки беспокоюсь… — пробормотала уборщица. — Выходите уж быстрее отсюда!
— Мне еще немножко посмотреть надо, — не сдавалась Надежда. — Вы ведь брошку хотите?
Телефон в коридоре звонил не умолкая.
Наконец уборщица не выдержала и бросилась на этот звон, недоверчиво оглянувшись на Надежду.
Едва она исчезла в коридоре, Надежда метнулась за письменный стол, подошла к полке…
Теперь она видела, что за время ее отсутствия кто-то передвигал керамических зверей. И главное — обезьяны на полке не было.
За спиной у лошади вообще ничего не было. Видимо, сослуживцы начали дарить Камнеедовой керамических животных только с года Обезьяны.
Надежда закусила губу.
Еще днем она видела обезьяну на полке…
Выходит, охотник за обезьянами снова опередил ее, причем опередил совсем не намного, всего на несколько часов. Он побывал здесь после первого визита Надежды и до… до смерти Камнеедовой?
Ну да, скорее всего, так…
И тут Надежда Николаевна вспомнила мужчину, который вошел в кабинет Камнеедовой сразу после нее, мужчину, с которым она буквально столкнулась в дверях. Ничем не примечательный, слегка лысеющий мужчина лет сорока…
Так, может, это и был тот самый охотник за обезьянами?
Надежда отвернулась от полки и взглянула на то место, где несколько часов назад сидела Нинель Борисовна Камнеедова.
Ее кресло было отодвинуто от стола — наверное, его отодвинул врач, который осматривал Камнеедову.
И тут Надежда заметила на полу под столом какой-то маленький светлый предмет. Она наклонилась и подняла этот предмет.
Это был пластиковый флакончик вроде тех, в каких продают лекарства от насморка.
Надежда машинально сунула флакончик в карман и прислушалась к звукам в коридоре. Уборщица с кем-то разговаривала, тон у нее был виноватый и оправдывающийся.
Надежда осмотрела стол Камнеедовой, не нашла на нем ничего интересного и выдвинула ящик стола.
В этом ящике она увидела пузырек с лекарством — тот самый пузырек, из которого несколько часов назад она накапала тридцать капель по просьбе Нинели Борисовны.
Надежда и этот пузырек сунула в карман.
Голос уборщицы в коридоре затих, и раздались ее торопливо приближающиеся шаги.
Надежда быстро задвинула ящик, обошла стол и встала возле двери — на то же место, где оставила ее уборщица.
