Был прекрасный весенний вечер. Но, несмотря на ясную погоду, Питер не стал возвращаться в Виллидж по крышам, а сел в метро, чтобы подольше побыть одному и не мешать Гарри. Он очень хотел быть внимательнее к своему другу и соседу на случай, если тот опять сорвется, и определенно не желал добавлять к проблемам Гарри еще и собственное мрачное настроение. Прежде чем войти домой, Питер остановился, выдохнул и убрал грусть с лица.
В квартире было темно – горела только маленькая лампочка на захламленном кухонном столе. Гарри сидел в полумраке, сгорбившись над пачкой деловых бумаг, с которыми после смерти отца приходилось разбираться ему.
Питер помахал рукой:
– Привет, сосед!
Гарри даже не взглянул на него.
– А, Питер...
Питер кинул куртку на вешалку.
– Не хочешь проветриться, съесть пиццу?
– Не сегодня.
Собрав контракты в охапку, Гарри ушел к себе и хлопнул дверью.
Резкость Гарри не удивила Питера. Все попытки сблизиться с ним застревали в еще одной паутине лжи и совпадений. Ничего не зная о безумном альтер эго Нормана, Гарри винил Человека-Паука в убийстве отца. Питер же делал вид, будто работает на пару со стенолазом и снимает его подвиги, поэтому Гарри злился и на него – за компанию.
В кои-то веки Питер был уверен, что в этом случае правда только повредит. Нет, в глубине души он действительно хотел убить Гоблина, однако так вышло само – обстоятельства просто не оставили ему выбора. Доведенный до отчаяния и измученный, Озборн направил дистанционно управляемый глайдер на полной скорости в спину Человеку-Пауку, надеясь расплющить его. Но в последний момент паучье чутье предупредило Питера об опасности, он прыгнул – и реактивный аппарат врезался Гоблину в грудь.
Питер до сих пор отчетливо помнил грохот глайдера, врезавшегося в бетон после того, как Норман Озборн упал...
Уйдя к себе, он оставил дверь в комнату открытой – на случай, если Гарри вернется и захочет поговорить.
Несмотря на все жизненные перемены, комната Питера выглядела почти так же, как и в день переезда к Гарри. Сколько всего в жизни течет своим чередом, как будто по инерции...
Он стал штатным фотографом «Бьюгл», но до сих пор с трудом оплачивал счета. Он все еще пытался окончить ГУЭ, но его студенческая карьера была на грани краха. Занятий было так много, что даже самый блестящий студент мог на чем-нибудь срезаться. А Питер из-за множества пропусков и не сданных вовремя работ уже дважды завалил углубленный курс экспериментальной физики, и помешанный на пунктуальности профессор Блэнтон дал ему самый-самый-самый распоследний шанс.
На самом деле учеба вовсе не волновала бы Питера, если б не тетя Мэй. Да, они нечасто говорили о своем общем горе, однако он знал, что смерть Гвен нанесла ей такой же удар, как ему самому. Она относилась к Гвен как к дочери, считала ее будущей матерью своих внуков, и теперь, когда Гвен не стало, Питер еще острее чувствовал, что обязан окончить университет, реализовать свой потенциал – хотя бы для того, чтобы единственная родная душа на всем белом свете могла гордиться им.
Какая разница, сколько жизней спас Человек- Паук? Если он разобьет нежное любящее сердце этой женщины, он никогда больше не сможет даже взглянуть на себя в зеркало.
Раз так, следовало корпеть над книгами – чем он и занимался, пока его не сморил сон. По крайней мере, он спал спокойно, крепко, без сновидений.
Через какое-то время его разбудил звонок. Поверх лица лежал тяжелый учебник, смятая страница прилипла к губе. Пытаясь не уронить продажную цену дорогостоящего тома, он осторожно отлепил ее и ответил на вызов.
– Питер Паркер?
Не узнавая голоса, он предположил самое очевидное:
– Что бы вы там ни продавали, мне не...
– Вы – племянник Мэй Паркер?
Питер сел и взглянул на часы. Полночь... Для телефонных продаж поздновато.
– Да?
– Говорит доктор Амелия Фент. Вашу тетю доставили в Пресвитерианский госпиталь в связи с ухудшением состояния. Она...
– С каким ухудшением? Что произошло?
– Она потеряла сознание, и ее подруга Анна привезла ее к нам. Я только что получила результаты анализа крови – печень функционирует далеко не так, как хотелось бы. Учитывая историю болезни...
Доктор говорила спокойно и ясно, но чем дальше, тем меньше он понимал.
– Болезни? Какой болезни? И где доктор Бромвелл, ее лечащий врач?
– Он уже едет. Пока что ее состояние стабильно…
– Пока что?
– Сейчас непосредственной опасности для жизни нет. Но было бы лучше, если бы вы приехали. Доктор Бромвелл вам все объяснит.
* * *
СИДЯ в самой просторной отдельной палате нового отделения, построенного на ее пожертвования, Ванесса Фиск наблюдала, как вздымается и опадает грудь мужа. Как и почти все вокруг, аппарат искусственного дыхания не был рассчитан на таких больших людей – чтобы обеспечить его легкие кислородом, давление пришлось увеличить втрое. Уилсон дышал мощно, но спокойно – так не похоже на быстрые, резкие вдохи-выдохи, к которым она привыкла... Огонь, то и дело превращавший его в полузверя, угас.
Врачи сказали, что, если с ним говорить, он может ее услышать, но она не могла заставить себя вымолвить хоть слово. Даже взяв его за руку, она ощущала только боль: ее муж, Уилсон Фиск был вовсе не здесь, несмотря на доказательство обратного в виде его тела на кровати.
«Будь ты жив, я бы тебя любила. Будь ты мертв, я бы оплакивала тебя...»
Обычно помогали антидепрессанты. Иногда она обнаруживала, что напевает себе под нос, бродя в одиночестве по их дому на побережье Лонг-Айленда. Но стоило приехать сюда – и ей тут же начинало казаться, будто та же бездна, что поглотила Уилсона, вот-вот доберется и до нее, заявит и на нее свои права.
Последний «эксперт», осматривавший мужа, был еще. моложе предыдущего. Держался он с профессиональной вежливостью, но его неискушенные глаза почти не выражали сочувствия, точно он решал кроссворд, а не спасал человеческую жизнь. Возможно, так оно и было. Ванесса наняла его ради его квалификации, а не доброй души.
– Даже в худших случаях кататонии к аппарату искусственного дыхания обычно не прибегают, но его дыхание замедлилось до критического уровня, и у нас не осталось выбора.
– Два года... Два года, и ни один из докторов даже не представляет себе, чем ему можно помочь.
– Признаться, я тоже в растерянности. Причиной комы могла бы послужить черепно-мозговая травма, но никаких признаков травмы нет. К кататонии могут привести также психические расстройства, но на бензодиазепины и другие психоактивные препараты он не реагирует. Я пробовал леводопу – на случай летаргического энцефалита, не показанного анализами, но ничего не помогает. Остается только электросудорожная терапия.
