— Но раз с Максимкой все кончено… Какие еще три дня!.. Я сейчас же им перезвоню. Позвоню по новой. Я их потороплю.
Ольга начинает слышать свою вину. Она и Максим, оба хороши!.. Женишок и невеста! Фату по случаю не достали!.. А старикан — заложник их неудачи. Бедолага.
Этот полусибирский мачо, мыкавшийся по друзьям шесть лет — в самолетах! В вагонах на пахучих верхних полках! Примчавшийся сюда! Еще и с подарками… С пугающим людей громоздким античным чемоданом.
— Сергей Сергеич. — Ольга потеплела к Бате. — Мы вас не гоним. У нас достаточно места. И вы можете здесь спокойно пожить ваши три дня. Бывало, здесь и подолгу гостевали люди.
— Спасибо, Оля. Спасибо, дочка… Однако нет, нет, нет — я сейчас же им позвоню. Три дня… Я понимаю и вижу — ты добрая, милая, чуткая, но я не могу быть в обузу. Три дня! Поминутно напоминать тебе о Максиме…
Батя идет к телефону.
— Знал же! Знал, что мой сынок не сахар… Ай-яй-яй!.. Это мой промах. Это моя самолето-паровозная инерция. Я все еще мыслил как в Иркутске… Приеду повидать невесту. Приеду, как приезжаю к друзьям… Познакомимся. Сядем все за стол. Навалимся на чаек…
Инна приглашает: — А чай давно готов, Сергей Сергеич.
Но Батя заспешил. Уже возле телефона… В отдалении… Ведет переговоры. Слова его, впрочем, уже спокойны и негромки.
В это время Инна быстрым жестом показывает Ольге — мол, мы обязательно посадим его за стол. Чай пить — не дрова рубить… вот сюда?.. Нет, Оля, лучше и достойнее сюда… Да, да, кивает Ольга.
Сестры понимают одна другую без слов.
Как не посочувствовать отцу незадачливого жениха. Отцы не виновны… Инна шепотом у Ольги — не дать ли, не предложить ли старикану выпить? рюмку-две?.. Все-таки человек с дороги…
Ольга разводит руками — выпивки у нас нет.
* * *
Почему бы лишний раз не опробовать свой молодой, звонкий и уже не встревоженный голос?.. Инна приглашает, приказывает: — За стол! За стол, Батя!.. Чай, Батя!
— Красиво зовешь меня, дочка. А я, — улыбается Батя, — я убедил моих жильцов съехать побыстрее. Они подыскали квартиру… Но все-таки они съедут завтра. Только завтра.
Ольга с уже найденным для общения ровным тоном: — Вот и оставайтесь на эту ночь у нас, Сергей Сергеич.
Инна подхватывает: — Пусть не по-родственному — зато по-дружески.
Инна берет Батю под руку и к столу.
— Садитесь.
— Спасибо, дочка. Но после чая все-таки побегу… Куда-нибудь в недорогую гостиницу. Смешно! У меня друзей — вся Сибирь. А в Москве и переночевать при случае негде.
Ольга садится за стол напротив: — Сергей Сергеич!.. Моя студия — это полтора десятка комнат. Есть где жить и есть где спать!.. Когда-то здесь умещалось и гостевало много людей. Разных. Самых разных… Я еще раз предлагаю — оставайтесь!
Инна: — Оставайтесь!.. Тогда и чаю налью покрепче.
— А с удовольствием! — уже веселее, вдруг сломавшись, вскрикивает Батя. — Какие красивые чашки… Я же говорил вам — я привык гостить. И если мне чаю в красивой чашке… и если мило со мной говорят, я буду думать, что я у друзей… У близких мне. Что я не в Москве. Что я гощу где-то в Сибири — или уже по пути в гости трясусь на рельсах.
Сестры меж собой.
Инна: — Дедок симпатяга.
— И ненавязчив.
— И не предлагает мне сыграть на флейте.
Ольга зовет: — Коля! Угрюмцев!.. Иди к столу. Мы чай пьем. Чай готов!
Ольга знакомит юнца с Батей: — Наш юный приятель. Он начинающий художник.
Батя: — А как по имени?
Юнец подошел, но молчит.
— Как зовут, сынок?
Но Коля, не отвечая, поворачивается и вдруг спешит назад, к своему мольберту, чтобы отключить (правило экономии, а он забыл) подсветку репродукции.
Задевает там стул. Рассыпал и пересчитывает кисточки.
— Коля! Чай стынет!
— С-сейчас.
Некоторая странность его поведения для сестер привычна. Но Бате надо бы объяснить.
Ольга: — Он не совсем художник… Как бы сказать… Просто малюет. Просто живет у нас.
Батя: — Понимаю.
— Мы его жалеем.
— Не объясняй, дочка. Я понял.
Коля наконец сел за стол. Берет в руки чашку с чаем. И, оглянувшись на Батю, запоздало отвечает:
— Можно звать просто У-у-у-угрюмцев К-коля.
* * *
Инна заводит с гостем зачайную беседу: — Вы ездите по Сибири с какой-то целью? Или просто так — к друзьям?
Батя: — Просто так, Инна. К друзьям.
— Максим говорил — охотились на волков.
— Один раз, не больше. Нет, два.
— А я часто езжу в Петербург… С группой… В группе в основном женщины, и мы все влюблены в Питер… Но особенно одна старушка. Я всем про нее рассказываю.
— Расскажи и мне, Инна.
— Старушка эта однажды всем нам призналась — она хочет остаться навсегда в этом великом городе.
— Обменявшись?
— В широком смысле — да. Обменяв город на жизнь.
— Как это?
— Нет, нет… Возможностей реальных по обмену у бабульки никаких. Ни малейших. Но есть другая надежда. А вдруг, мол, она скоропостижно умрет? в одной из наших поездок?.. По логике тогда же в Питере ее за казенный и похоронят. Старушенции все равно, на каком погосте. Лишь бы на питерском и без проволочек!.. Так она сказала. Ей всё в радость!.. А вам — ваша Сибирь в радость?
Ольга: — Инна!
— А что такого? Я не могу спросить?
Ольга: — Она у нас задира.
Батя медлителен, но мысль схватил: — Не езжу ли я в Сибирь, чтобы часом помереть на руках у моих друзей?.. Нет, Инна… Я не езжу, чтобы там умереть, — я езжу, чтобы там жить.
Ольга: — Прекрасный ответ, Сергей Сергеич.
* * *
— Конечно, — наращивает наконец и Ольга беседу. — Конечно, Сергей Сергеич, вам с перелета, с долгой дороги хорошо бы рюмочку-другую. Но на сегодня не богаты. Не запаслись… Вино на столе у нас редко.
Батя: — А вино на столе будет, Ольга. Вино будет сегодня же… Подарки тебе не исчерпаны.
Инна, выманивая у Бати улыбку: — Все Ольге да Ольге. Я завтра же сбегаю к гадалке… Я заждалась. Когда мне начнут дарить?
Рассказчицкая интонация Бати — как бы приземистая, приземленная, но не простецкая. Глухой, уверенный, тягучий басок:
— Есть, Инна, такой далекий город — Новосибирск. И там в Новосибирске — есть такой Марлен Иваныч Ярцев! Из бывших ссыльных, конечно… Уже давно пенсионер. С плохим здоровьем. С отмороженным в лагере ухом… Зато!
