— Но сок тебе, Коля, можно?
— М-можно.
Юнцу на радостях налили.
И только тут, прихлебывая… ух как вкусно!.. хмелея от яблочного сока, Коля заговорил. Наверняка ему льстило внимание этих взрослых дядей — их напор, их балаганный интерес.
— Ч-чиновник… Я его т-тоже видел. Днем. На той мокрой в-выставке. Он плакал не синими, а ч-черными слезами. П-потому что… П-п-потому что от воды у него полиняла шляпа. Ч-черная шляпа.
— Ага! — кричит Смишный. — Этому пацану я могу реально верить. Это вам не легенды!
— Этому конкретному пацану и я поверю! — соглашается Стратег.
Коля: — А в-вечером я тоже в-видел его — в отделении ГБ.
— Ого!
— Давай-давай, Коля Угрюмцев!.. Ты видел чиновника. И этот чиновничек в полинявшей шляпе плакал черными слезами.
— Не знаю почему, но заикам хочется верить.
— Заики правдивы. Потому что минимум слов!
— Если нищий заикается, я подаю больше, чем обычно.
— И стало быть, чиновник по культуре побежал сразу туда. В ГБ побежал… Краси-и-и-во!.. Сразу после разгрома выставки!.. Вот они, половинчатые люди перестройки!.. Ты, Коля, сам его видел?
— С-сам.
— Это когда ты уснул, уткнувшись в хлебные корки?
— Да. В к-канцелярии… Н-но я еще не уснул… Не сразу… Я т-только вынул куски х-хлеба из кармана. И разложил на с-столе. Чтоб подсохли. Ждал майора… За отдельным заляпанным с-столиком для ожидаюших. У с-самого входа.
— Представляю! Вижу! Вижу эту картинку! — вскрикнул Артем. — Юнец не сводил глаз с полинявшей шляпы!
— Ш-шляпа его текла ч-черной водой. Он не знал, в-войти со шляпой или нет… В-вертел ее в руках… И т-топтался у входа. А ч-черным капало. Он оставил шляпу на углу столика. Возле меня. На входе. Боялся, что с-слишком капало.
— Такое не выдумаешь! — Артем в восторге. — Молодец, Колян Угрюмцев!.. Господа! Друзья! Запомните — всегда найдется глаз, который увидел и узнал в лицо саму Историю.
— Глаз — алмаз. Глаз молодого гэбиста! — кричат в подпевку «свои».
Но Художник не согласен:
— Нет и нет… Это уже проросший хваткий глаз молодого живописца!
— На канцелярской приемке, что п-прямо с улицы. Там для любого. Там любой мог жаловаться, — пояснял Коля поначалу с детским стеснением. — Дежурного к-канцеляриста майор Семибратов з-звал дружбаном…
— А майора уже раньше из ГБ выгнали?
— Майора в-выгнали, а дружбана еще нет.
— А ты вдруг уснул сидя?
— Так п-п-получилось.
— Но что надо увидеть — пацан увидел. Молодец! — продолжал воздавать Артем своему приемышу.
И видно, забыл Артем Константа, что похвала мальчишке хороша, когда в меру.
Юнец, от еды было отупевший (и вообще во взрослом застолье лишний), теперь говорил все радостнее и легче. Осчастливленный своей минутной нужностью этим дядям… Он торопился рассказать. Он куда меньше заикался.
А просят или не просят, уже не важно. Юнца понесло.
— П-помню… Все п-помню!
Хвастаясь цепкой мальчишьей памятью, Коля продолжал:
— Я, Артем К-к-константинович, и в-ваше донесение помню… Вы вошли почти сразу за этим, с которого капало… За ч-черной шляпой. Канцелярист-придира с-спросил, почему донесение не напечатали на машинке, а вы ответили: «Рука пишет более ответственно». Я з-запомнил. Майор Семибратов учил запоминать п-первые слова, ф-фразы. Лица, конечно, тоже. Головные уборы… Но особенно п-первые ф-фразы.
Хвастливый пацан хотел поощрения:
— П-первые слова самые т-трудные. Но ведь я правильно запомнил?..
— Мои слова?.. Мое?.. Донесение?!
— Не донесение, к-к-конечно. Нет… О-о-объяснение… Но ведь я правильно запомнил?
Повисла пудовая пауза.
А затем в полупьяно-полупротрезвевшем застолье стали пробиваться негромкие удивленные восклицания.
— Вот это да! Ты слышал?
— Неужели?
Недоуменное туда-сюда перебрасыванье словечек.
— Ого.
— Надо же!
— Ух ты!
— С ума сойти!
И совсем-совсем тихо:
— Артем Константа постукивал?
— Вроде того.
Тихо, но оно прозвучало.
Осторожное, робкое, несмелое и как бы только на пробу. Но, конечно, уже чреватое будущим. Не издалека, не отдаленным, а уже завтрашним злобно-радостным будущим, скандальным!.. Уже не остановить.
А заикающийся пацан продолжал — все с той же отрадой счастливого припоминания подробностей.
С безмятежным мальчишьим хвастовством.
В конце концов эти жрущие дяди тоже хвастуны, и еще какие! Весь день они… Кто о чем! Не затыкались!.. А ему, юнцу, тоже хочется, и ему есть что рассказать.
— Я, Артем К-константинович, сначала не был уверен. Я с-сомневался… Но когда вы сказали, что трое… Про трех п-подпольных х-художников с Волги. Я тут же их вспомнил… Их лица…
Юнец выкладывает всё:
— …Сначала я вас, Артем Константинович, увидел на Выставке. Когда п-пожарники начали орать и п-поливать из шлангов этих трех х-х-художников… Уже мокрых. Уже с ног до головы… Артем Константинович смело пошел, попер прямо на них и сказал одному из пожарников. Вы п-потрясающе сказали ему, Артем К-константинович. Вы сказали: эти трое, эти х-х-художники, они с Волги! Они с Б-большой Волги, с большой воды — и простой водой, что из шлангов, их не напугать и не удивить!
Стратег хмыкнул: — Однако память.
— Маленький стукач, а уже памятливый.
— А как правильно?.. Стукачик? Или стукачок?
— П-первые ф-фразы трудные. Но я всё-всё п-помню. Я еще подумал — какие слова! Большой водой не удивить! А на вас кричали — Константа! Опять этот долбаный Константа!.. Когда вечером я увидел вас в отделении ГБ, обрадовался. Узнал. Вы уже переоделись… были х-хорошо одетые, сухие и… и вынули из кармана ту бумагу.
А у взрослых дядей от его припоминаний захолодело в желудке, как в вороватом детстве. И опять оно прозвучало, чреватое уже совсем близким, уже набегающим, уже домашним будущим:
— Постукивал, а?
Ольга тихо охнула: — О господи.
Инна хватает ее за руку:
— Сиди, Оля. Мальчишка мог напутать.
— Я?.. Н-нет. Н-нет, честное слово… Помню. Я слышал сам. Артем К-константинович замечательно это сказал. С-с-смело сказал. Провинциалов с Волги б-большой водой не удивить!
