Вмешался второй полицейский:
— В больнице нам не позволили ее допросить. Сказали, что напичкали ее лекарствами и она спит.
— Ее жизни ничто не угрожает?
— Это не нам судить.
— Насколько нам известно, — снова заговорил первый полисмен, — мистер Элдред является официальным опекуном этой девушки?
Анна кивнула.
Напарник первого полисмена спросил:
— Мистер Элдред еще не вернулся с работы?
— Он не работает. В смысле, не сидит в офисе.
Полицейские недоуменно переглянулись.
— Инвалид? — предположил первый.
— Мой муж является сотрудником благотворительного фонда. Рабочее место у него дома.
— Вот почему Мелани поселилась у нас, — пояснила Кит. — Я пыталась им втолковать.
— Вы не возражаете, миссис Элдред, если мы немного осмотримся? Проверим ваш дом?
— Боюсь, я не могу этого позволить, — твердо сказала Анна.
— Они хотят проверить комнату Мелани, — вставила Кит. — Вдруг там обнаружится что-нибудь этакое, ну, пузырек с таблетками или что-то еще.
— Спасибо, я поняла, — процедила Анна.
— Я уверена, там все чисто, — проговорила Кит, обращаясь к полицейским.
Она уже ведет себя так, подумала Анна, словно я лишилась рассудка, словно меня признали недееспособной и я не отвечаю за свои слова. Что ж, этого, пожалуй, следовало ожидать.
— Ступайте за ордером, — сказала она полицейским. — Приходите с нужными бумагами. Без бумаг я вам запрещаю обыскивать мой дом.
Атмосфера в кабинете мгновенно изменилась, полицейские подобрались, прежняя доброжелательная настойчивость сменилась откровенной спесивой враждебностью.
— Зачем вы все усложняете, миссис Элдред? — укорил первый.
— Я ничего не усложняю. Я лишь настаиваю на том, чтобы все делалось заведенным порядком.
— Если девушка умрет, — произнес второй, — виноваты будете вы.
— Насколько я поняла, ее жизнь вне опасности. Вы сами сказали, что она будет жить.
— Мам… — Лицо Кит выражало полнейшее непонимание. Она никогда меня такой не видела, напомнила себе Анна. — Мам, они хотят помочь Мелани.
— Существуют законы и принципы, — ответила Анна своей дочери. — Существуют правила. Стоит всего раз отступить от правил, и у тебя руки развязаны.
— Мы же не в Южной Африке! — воскликнула Кит.
— Это ненадолго! — отрубила Анна.
Кит умолкла. Первый полицейский примирительно сказал:
— Мэм, наверное, нам лучше побеседовать с вашим мужем. Когда он должен вернуться домой?
— Точное время мне неизвестно.
— Он не обязательно возвращается к обеду? Или к ужину?
— Вовсе нет.
— Обычно мы знаем, как с ним связаться, — объяснила Кит, но сегодня какой-то дурацкий день: у папы в ежедневнике записано одно, а он куда-то запропастился.
— Неужели?
— Да. В общем, нам с ним не связаться.
— Печально, — сказал второй полисмен. — Нам придется сообщить в участок, что мистер Элдред отсутствует.
— Я могу поехать с вами в больницу, — вызвалась Анна.
— Благодарю, мэм, но вы же не являетесь официальным опекуном девушки, верно? Значит, у нас проблема.
Что бы они ни говорили, думала Анна, ни одно их слово нельзя воспринимать буквально. Это особый диалект, каждое слово в котором чрезвычайно многозначно.
Полисмен смотрел ей за плечо — куда-то на стену. Анна обернулась, проследила его взгляд.
— Это фото, миссис Элдред. Правильно ли я понимаю, что это ваш муж?
— Да. — Анна взяла снимок со стола, прижала к груди, будто защищая Ральфа, сфотографированного на крыльце дома на Флауэр-стрит. — Если думаете поместить это фото на плакат «Разыскивается», вынуждена вас разочаровать. Снимку лет двадцать, если не больше.
— Правда? А как похож! Очень, очень похож. — Полисмен повернулся к напарнику: — Тот тип с холма в Бранкастере. Из дома торговки. Он? Видите ли, мэм, мы, оказывается, уже встречались с мистером Элдредом. Наблюдали, как он приезжает на маленькую ферму, у поворота с дороги перед Бернем-Дипдейл. Не удивлюсь, мэм, если и сегодня он отправился именно туда.
Всякий раз, когда полицейский произносил слово «мэм», Анне казалось, что ее бьют кулаком в живот. Он делал так специально и внимательно следил за ее лицом, дожидаясь, пока она моргнет.
— Вам знакома женщина, которая там живет? Она торгует на рынке.
— Вы имеете в виду миссис Гласс? — Анна холодно, равнодушно кивнула. — Поедете туда?
— Думаю, это будет нелишним.
Анна повернулась к дочери:
— Кит, когда Ребекка вернется от подружки, накорми ее, пожалуйста. Потом отвези в Фулшем и попроси у Эммы разрешения остаться ночевать.
— С чего бы это?
— С того, что я не хочу, чтобы она была здесь. Понятно?
— Твою машину взять можно?
— Нет, она мне понадобится. — Анна посмотрела на полицейских. — Офицеры, я поеду за вами.
— Мэм, мы не имеем права вам запретить.
— Возьми велосипед, дорогая, — сказала Анна дочери. — И зубные щетки не забудь.
— Я оставлю Бекки у Эммы, а сама вернусь.
— Нет, Кит. Останься вместе с сестрой. Сделай это для меня, хорошо?
Анна говорила резко, раздраженно. Кит уже успела привыкнуть к такому тону. Но только теперь она поняла, насколько натянуты материнские нервы.
— Что мне сказать Эмме?
— Придумай что-нибудь. Не все же мне стараться. Разве ты недостаточно взрослая, чтобы меня выручить хоть в этом?
— Нет, — призналась Кит. — Точно нет.
Анна взяла ключи от машины со стола — они лежали рядом с фотографией Ральфа. Она готовилась к такому повороту событий, подумала Кит, готовилась уехать, вон, и сумочка под рукой.
Выйдя из дома, Анна последовала за полицейской машиной. Если бы полисмены захотели, они легко могли бы оторваться, на каком-нибудь перекрестке; однако они неизменно дожидались и неспешно катили дальше.
Наступил вечер. Небосвод прочертили ровные полосы закатных лучей, цвет которых варьировался от королевского пурпура до белесой синевы. Эми Гласс проснулась, села в кровати, потянулась, размяла пальцы, помахала ладонью в клине жидкого света, точно пианист перед выступлением. Ральф повернулся на бок, потянулся к ней, но она соскользнула с кровати. Он сонно нащупывал ее тело, шаря по нагретым кожей простыням. Его рука обняла пустое место, на котором совсем недавно лежала Эми.
