— Хотел бы я жить тогда. — Робин вздохнул. — Ну, так что ты намерена делать дальше? Продолжишь бродить по дому и действовать всем на нервы?
— Я что, и вправду всех извожу?
— Бывает, конечно. Но ты учти, что есть еще Джулиан со своими сельскими бреднями и Бек, которая застряла в развитии на семилетнем возрасте. Я единственный среди вас, кто видит хоть какой-то смысл в жизни.
— Ты у нас вообще герой, — фыркнула Кит. — Ходячая добродетель с хоккейной клюшкой. Или с крикетной битой. Ты бы еще записался в школьную секцию бокса, получил бы шлем с подкладкой. Тогда бы с тебя и вовсе портреты писать начали.
Посидели в молчании — Робин на диване, Кит на стуле, подобрав под себя ноги. Ночная сорочка из сетевого магазина одежды жала под мышками, но в остальном была в самый раз — не чересчур короткая и не слишком длинная.
— Знаешь, Робин, а ведь мы с тобой впервые разговариваем серьезно.
— Разве? По-моему, ты меня просто шпыняешь.
— Брось. Ты же видишь, что творится, верно?
— Допустим, вижу.
— И что думаешь?
— Думаю, почему мы вдруг стали такими несчастными, такими трепетными. Почему носимся с Джулианом и с его блажью.
— А ты ждал, что отец прилюдно его высмеет?
— Что-то я не замечал за папой склонности высмеивать других. — Робин снова уставился в экран. — Вест-Индия — 518 очков. — Он скривился. — Только дождь может нас спасти. Что ты там говорила на днях, что намылилась в Африку?
— Да, хочу туда поехать.
— Повторить путь родителей, все такое?
— Может быть.
— С чего вдруг? Решила подражать?
— Почему сразу «подражать»? И как я могу им подражать, если даже не знаю толком, что там с ними было? Ну да, их посадили в тюрьму, но и Эмма избегает разговоров на эту тему, остается лишь гадать, что с ними произошло и…
— Пытали их или нет, — докончил Робин.
Кит внимательно посмотрела на брата.
— Я никогда не могла произнести это слово, даже мысленно.
— Нужна закалка. Я тренировался.
— Но я не перестаю спрашивать себя — с какой стати их вообще туда понесло? На мой взгляд, от этих миссий попахивает колониализмом. Как-то спросила папу, но он ответил, что тогда это казалось правильным поступком. Я знаю, он добрый человек, в чем-то практичный и действительно помогает людям; мне нравится, что он это делает. А вот от меня самой какой прок?
— Если ты в самом деле сбежишь в Африку, то не ради того, чтобы сделать что-то для своей страны, сестра. Ты сбежишь ради себя.
— Сказать, что сильнее всего меня бесит? — справилась Кит. — Что я родилась там, в Бечуаналенде — сегодня это Ботсвана, — но ровным счетом ничего не помню.
Размышляя об Африке, она воображала бескрайние просторы, свежий воздух и яркий свет, палящее солнце, зной которого стерилизовал все вокруг, выжигал всякую скверну. Когда ей попадались на глаза фотографии несчастных детишек, жалобно смотревших с плакатов, что призывали бороться с голодом, она ощущала, что эти снимки противоречат картине, созданной воображением. И не знала, что думать, когда видела фото из Южной Африки: суровые мужчины в костюмах и шляпах, железнодорожные пути, дым, тянущийся в серое, как гранит, небо.
— Хотя нет, кое-что я помню. Первое воспоминание — это ощущение жары.
— Неожиданно, — саркастически прокомментировал Робин.
— Ну да, кто бы мог подумать. Но могут ли быть у тела собственные воспоминания, о которых разум и не подозревает? — Кит подумалось, что африканская жара буквально въелась в ее поры, словно солнце прожгло ее насквозь. — По сей день я сильно удивляюсь, когда начинаю мерзнуть. Кажется, что так не может, просто не должно быть. — Она помолчала, глядя на брата, будто проверяя, следит ли тот за ходом ее мыслей. — А еще есть другое воспоминание. У нас была няня. Мама говорит, ее звали Фелисия. Она носила меня привязанной к спине. Помню, как прижималась щекой к ее телу между лопатками, помню жар ее кожи через платье. Забавно, правда? Я была тогда совсем крохотной, но вот запомнила. И Джулиана помню. Видимо, уже позже меня на спине таскать перестали, а его как раз носили — головка повернута вбок, пухлые ручки и ножки болтаются… Я точно знала, что он чувствует — чужая кожа под щекой, чужая кость упирается, — Кит запнулась, — упирается тебе в висок, хотя, конечно, ты и слов таких-то не знаешь, ощущаешь все костяшки няниного позвоночника, а ее платье — всего-навсего прослойка между двумя кожами…
— Странно, — согласился Робин.
— А я о чем?
— Другое странно. Джулиан родился не в Африке.
— Ты ошибаешься. Я видела его своими глазами.
— Это ты ошибаешься. Посчитай на пальцах, если так не получается. Джулиан родился уже после того как мама с папой вернулись в Англию.
— Кого же я тогда видела? Кого запомнила?
Брат не ответил. Оба задумались, кем мог быть этот младенец. Кит твердила себе: я помню Фелисию, ее кожа пахла луком и дешевым мылом.
— Наверное, ты что-то напутала, — сказал Робин. — Ты сама была еще маленькой. Может, нафантазировала и приняла за воспоминание.
Кит покачала головой:
— Нет, я ничего не путаю. Может, это был соседский младенец? Звучит логично, но сразу встает другой вопрос: каких именно соседей? Я спрашивала родителей, каково было жить там. Они оба говорили, что тяжелее всего было одиночество, мол, вокруг никого, только мы.
— Уверена, что они тебя не обманывали? — Робин зевнул, потянулся, но Кит видела, что завладела вниманием брата, тот слушал ее, ловя каждое слово, а это его потягивание, этот зевок были не более чем позой, игрой в умудренного опытом циника. — Может, это был ребенок самой Фелисии?
— Нет, — твердо возразила Кит. — Как могла Фелисия родить белого ребенка? Это был Джулиан, зуб даю.
Снова наступило молчание. Затем Робин встал, сходил на кухню, сделал еще кофе на двоих и принес кружки. Напиток был таким же холодным и безвкусным, как и предыдущий.
— А ты помнишь Джоан? — спросила Кит. — Ту женщину, которая порезала себе запястья у нас на кухне?
— Нет. Давно это было?
— Тебе было то ли шесть, то ли семь.
— Нет. Кстати! — Робин многозначительно покивал. — Я вроде должен помнить, но не помню. Память — штука странная, ненадежная, работает, как ей вздумается.
— Наверное, тебе просто не рассказывали. А сам ты играл на улице и ничего не видел.
— Что конкретно произошло?
— Я ее перевязала. Потом она пропала — собрала вещи и ушла. Я часто прикидывала, куда она могла податься.
— Отец наверняка знает.
— Угу. — Кит вздохнула. — Мы живем в его тени. Кажется, что-то такое я пыталась втолковать Дэниелу.
