— Не съездишь за меня в Норт-Уолшем? Вот мешок с одеждой для благотворительной распродажи, там и кое-какие вещи твоего отца, от которых мне не терпится избавиться. Будь добр, отвези их по адресу, который я тебе дам. Оставь у гаража, если дома никого не будет. Машина в твоем распоряжении до вечера. Что скажешь?
Делать в Норт-Уолшеме оказалось совершенно нечего; да и какие развлечения в крохотном городке воскресным днем? Только маршировали по улице скауты с оркестром, а на скаутов с ухмылками глазели парни на мотоциклах. Джулиан припарковал машину, отнес вещи по адресу, прошелся по пустынной улице, слегка приправленной солнечным светом. Зачем-то остановился у витрины аптеки «Бутс». Поизучал многочисленные витаминные добавки и упаковки таблеток с глюкозой, бросил взгляд на пирамиду фотопленок «Кодак», полюбовался на выставку грелок — должно быть, их скупали пессимисты, ожидавшие холодного лета.
Байкеры в кожаных куртках собрались у торгового центра «Маркет-кросс», поставив свои мотоциклы поблизости. Они стояли плотной группой, мешая прохожим и ничуть того не стесняясь. Джулиану хотелось заглянуть в торговый центр, но к байкерам он приближаться не стал. Не то чтобы он чего-то опасался — во всяком случае, осознанно; скорее, предполагал, что его приближение байкеры воспримут как вызов, наподобие парада скаутов. Он был аккуратно одет, этакий школьник на выходных, в свободной светлой рубашке и хорошо проглаженных брюках — мать, как он иногда думал, была просто одержима глажкой. Его чистые волосы были золотистыми, с пепельным отливом и блестели на солнце. Он знал, как выглядит со стороны — обычное лицо, большие и ясные голубые глаза; знал, что обладает наружностью провоцирующей безобидности. Не имело значения, что физически он был сильнее большинства людей. От силы немного толку, если к ней не разрешается прибегать.
На байкерах, что гоготали у колонн «Маркет-кросс», были кожаные куртки с заклепками, а свои волосы они остригли до короткой щетины. С ними были и девушки — в ушах длинные металлические серьги, лица скучающие. Они то лежали в вызывающих позах на мотоциклах, то тянули парней за куртки, поддерживая односложными возгласами общий разговор. Одна девушка подобрала тонкую юбку и закинула ногу на мотоцикл, а потом принялась елозить по седлу и выгибаться, очевидно имитируя совокупление.
Другая девушка стояла чуть поодаль от компании. Она была с ними, но казалось, что она не принадлежит к их кругу. Волосы густые, темно-рыжие, взлохмаченные, лица почти не разглядеть; именно ее видимая отчужденность заставила Джулиана присмотреться к этой девушке. На ней была черно-белая твидовая куртка на несколько размеров больше нужного, потрепанная, того сорта, о которых пятидесятилетние норфолкские матроны говорят: «Моя старая садовая одежда». Никакой претензии ни на следование моде; ни на отрицание моды. Наряд дополняли школьные башмаки со шнурками, тоже не из арсенала бунтарей. Кто-то обратился к девушке; она отрицательно затрясла копной рыжих волос и решительно двинулась через площадь, подпрыгивая, как животное, в направлении церкви.
Джулиан опустил в карман ключи от машины, пересек улицу и следом за девушкой прошел за церковную ограду. Девушка встала под наполовину обрушившейся колокольней, чья зазубренная вершина глядела на городские улицы, на «Маркет-кросс» и на компанию байкеров. Завидев Джулиана, странная девушка словно встряхнулась под просторной и жесткой курткой и отошла на дальнюю сторону церковного двора. Там она уселась на скамью — дар Комитета попечения о пожилых горожанах — и стала ждать, когда Джулиан подойдет ближе.
Сперва он не решался сесть рядом из страха, что она сорвется и снова убежит. В ней и вправду было что-то от дикого животного, и Джулиану вдруг захотелось, чтобы у него при себе нашлось какое-то лакомство — кусок сахара или хлебная краюха, чтобы угостить ее и показать отсутствие дурных намерений. Будто прочтя его мысли, девушка сунула руку под куртку и достала яблоко, затем второе. Предложила одно ему, протянула на ладони, даже не подумав улыбнуться.
— Ты всегда носишь еду с собой? — спросил он.
— Конечно, — серьезно ответила она.
Он мотнул головой в сторону площади.
— Знаешь этих ребят?
— Не очень.
— Я думал, ты с ними.
— Встретились этим утром. У меня дел не было, так что я скаталась с ними в Кромер. Денег ни у кого нет. Приехали сюда. Они меня подвезли.
Джулиан принял яблоко и присел на скамью рядом с девушкой. Та протерла свой плод рукавом куртки и запустила в него зубы. Жевала угрюмо и отстраненно, не отводя взгляда от надгробий и древних церковных стен.
— Обратно тоже с ними поедешь?
— Нет. — В ее голосе прозвучало раздражение. — Они болваны.
— Где ты живешь?
— В Бернемсе
[26]. Знаешь, где это?
— Далековато ты забралась.
— Это легко и просто на мотоцикле, что мне в них и нравится. Ладно, забралась и забралась. Теперь возвращаться надо. — Девушка кинула огрызок на землю, но вставать не спешила, лишь поежилась под своей курткой. Начало моросить. — Пойду, что ли, в церковь, от дождя спрячусь.
Позднее у Джулиана сложилось ощущение, что Сандре известны все церкви графства, большие и малые. Она воспринимала храмы так, как другие люди воспринимают автобусные остановки и залы ожидания. Ему пришлось ускорить шаг, чтобы ее нагнать, когда она устремилась ко входу.
— Если не будешь есть яблоко, тогда верни, — потребовала она. — Я потом его съем.
— Хочешь, я отвезу тебя домой? — предложил он.
— У тебя что, машина?
— Да.
— Слишком ты молод для своей машины.
— Это машина моей матери. Так подвезти? Иначе ты домой никак не доберешься, а дождь явно надолго.
— Уговорил.
Какое-то время они постояли под сводами церкви, наблюдая за дождем.
— Святилище, — сказала вдруг незнакомка.
— Тебе известна история этой церкви? — Джулиан искоса поглядел на девушку, засмотрелся на лицо и глаза. — Когда ее строили, случилось крестьянское восстание. Недалеко отсюда произошло сражение. Последнее в той войне, по-моему. Часть крестьян прибежала сюда в поисках убежища, но церковь еще не достроили, поэтому укрыться внутри они не смогли. Епископ Нориджский их всех схватил и поубивал.
Девушка моргнула.
— Никогда об этом не слышала.
Джулиан отругал себя за то, что распустил язык. С какой стати он вообще полез в историю?
Он усмехнулся и спросил:
— Разве в школе вам не рассказывали?
Вот олух! Ну зачем, господи боже, зачем он несет эту чушь про крестьянское восстание? Девушка во всем виновата. Она такая… такая… Кстати, имени своего не назвала. А ресницы песочного оттенка длинные…
