Прошло полгода. Ральф писал из Элима дядюшке Джеймсу:
Мы наверняка справлялись бы лучше, будь в сутках тридцать часов, а в неделе — девять дней. Но все же я не могу не спрашивать себя, разумно ли расходуются наши силы и возможности. У нас тут немного времени на размышления; не знаю, хорошо это или плохо. Но каждую неделю приходится принимать решения, которые диктуются, скорее, принципами, а не процедурами, и совершенно не к кому пойти, чтобы это обсудить. Пожалуй, мой ближайший здешний друг, насколько вообще употребимо данное слово, — это местный врач-африканер; по-моему, он хороший человек и обладает немалым опытом, однако на мир смотрит иначе, чем мы, а потому я не могу обратиться к нему за советом — вероятнее всего, я просто не пойму совета, который он мне даст.
Большинство упомянутых принципиальных случаев мы называем «проблема с одеялами»; это наш внутренний жаргон, обозначающий ситуацию, этику которой мы не в силах постичь. Здесь похолодало, и некоторые бедняки приходят в миссию каждый день, выпрашивая одеяла. Мы располагаем запасом и можем заказать новые, которые для нас свяжут, но, как выяснилось, мистер и миссис Стэндиш, тоже раздававшие одеяла, потом прошлись по домам тех, кому, как они считали, помогали, — и обнаружили, что все одеяла распроданы. Мы с Анной сильно переживаем. Нас преследует ощущение, что все наши усилия напрасны и бесполезны. Но Люси Мойо утверждает, что, если мы перестанем раздавать одеяла, местные сочтут нас жестокосердными злодеями.
Как мне поступить? Знаете, доведись мне пройти хотя бы беглую подготовку в Англии, я бы, наверное, осознавал, что могу столкнуться с подобными угрызениями совести. Или я все же преувеличиваю и речь не столько о принципах, сколько о процедурных вопросах? Не могу не повторить: я не был готов к Африке. Анна спрашивает, какой смысл во всех наших стараниях. Каждый человек по отдельности не в состоянии побороть политическую систему, которая становится все репрессивнее и суровее с каждым днем. Я убеждаю людей глядеть вперед, проявлять инициативу, помогать самим себе, но какой в этом прок, если все знают, что через пять лет наш город исчезнет?
Люси Мойо охарактеризовала Кооса в своей привычной манере:
— Доктор связался с гулящей цветной девицей. Та думала, что все за деньги. А он решил, что за чувства.
Анна поделилась с Ральфом:
— Девушка родила. Для маленького городка это настоящий скандал, сам понимаешь. — За минувшие месяцы она нахваталась слов на африкаанс и даже усвоила местный выговор. Когда ей на глаза попадался кто-то маленький и беззащитный, будь то младенец или котенок, она восклицала, словно вторя Люси и Розине: «О, ми-и-ло-о!»
— Думаю, что понимаю, — подтвердил Ральф. — Причем, полагаю, это случилось довольно давно, когда подобное еще не считалось преступлением. — Он покачал головой. — А Люси знает, что сталось с этой женщиной и с ее ребенком?
Анна вернулась к привычному, впитанному с детства английскому выговору:
— Да ты что! Наша Люси брезгует вызнавать этакие подробности.
Ральф представил себе врача, натирающего руки ядовитым мылом. Интересно, есть ли у Кооса дом, помимо этой задней комнаты с кушеткой за приемной? Скорее всего, нет — возможно, уже нет.
Дядюшка Джеймс писал в ответ:
Дорогой мой Ральф!
Разумеется, ты не был готов к отъезду в Африку. Ты уехал туда по собственной воле, а не по желанию людей, которым должен подчиняться. Не вини себя за это. Так уж заведено среди европейцев. Когда мы сознаем, что дома лишились смысла жизни, то стремимся экспортировать свои сомнения; мне знакомы люди, которые — ошибочно, на мой взгляд, — уплыли в Китай, желая спасти свой брак.
Проблемы и беды нашей страны кажутся настолько существенными, что люди разумные не могут не задаваться вопросом: а стоит ли упорствовать? Создается впечатление, что на подобное способны лишь профессиональные политики: мы им платим, а они несут на своих плечах ношу простых решений. Но если взглянуть на другие страны, мы склонны считать, что их проблемы не стоят выеденного яйца — они очевидны, как очевидны и моральные последствия. Почему же эти иностранцы поднимают такой переполох? Разве им не понятно, что именно и как нужно делать?
Мы чрезвычайно близоруки, и в том наше спасение. Вот только однажды мы подходим вплотную — и видим реальность воочию.
Мужчины и женщины, которые трудятся на полях миссии, должны, как считается, составить собственное мнение, прежде чем делиться этим мнением с окружающими. Однако мой опыт подсказывает, что эти люди в своих умозаключениях — если те вообще хоть чего-то стоят — путаются еще сильнее, чем все прочие.
Потому, Ральф, попытайся не изводить себя стремлением непременно быть лучше прочих. Делай, что должен, этого достаточно. Я понимаю, что мой совет покажется тебе наивным, как если бы взрослый разговаривал с ребенком, но другого совета дать не могу. Ты пишешь, что сомневаешься (или это Анна сомневается?) в способности отдельного человека добиться поставленной цели. А представь, что будет, если все люди разделят твои сомнения. Тогда твое служение, сама твоя поездка в далекие края утратит всякий смысл. Сам знаешь, Господь располагает. Не забывай, что Он никогда не действует прямыми методами.
Каждый день подкидывает нам новый вызов. Некоторые считают, что человек, искренне и безоговорочно верящий, не подвержен смятению чувств. Лично я никогда не понимал, что такое безоговорочная вера; оговорки бывают всегда и везде, Господь или обстоятельства вечно вмешиваются, лишая цельности тот порядок, который ты установил для самого себя. Не стоит огульно принимать принципы и убеждения своего отца. Ты должен отыскать собственный путь. Пойми, конфликт сам по себе не означает отсутствие веры. Вполне возможно, это, осмелюсь заметить, признак духовного развития, свидетельство душевной эволюции. По крайней мере, если допустить, что тебя терзают исключительно психологическая совместимость и административные сложности, конфликт показывает, что ты перестал воспринимать мир вокруг как пространство, где для торжества справедливости хватает одних благих намерений.
Что касается вашей проблемы с одеялами, то вам, конечно, следует пройтись по домам местных жителей. Тебе не приходило в голову, что просьбы об одеялах могут быть лишь предлогом? Люди, приходящие в миссию, могут нуждаться в чем-то большем, однако им почему-то трудно завладеть твоим вниманием иным способом. Может статься, их беды — вовсе не материального свойства.
«Ну да, — подумал Ральф, откладывая письмо в сторону, — но кто я такой, чтобы разбираться в истинных потребностях местных?»
В кабинет вошла Анна.
— Я тебе помешала?
— Нет. Пришло письмо от дядюшки Джеймса.
— Прочту на досуге. — Ей не терпелось поделиться с мужем новостями. Дети из игровой группы хотели устроить концерт. Благотворительный женский фонд из Йобурга, как Элдреды на местный манер, привыкли называть Йоханнесбург, подарили миссии видавшую виды швейную машинку, и Анна собиралась шить костюмы для ребят. Мистер Ахмед с Найл-стрит уже пообещал отдать обрезки тканей.
