– Ладно, – тяжело вздохнул директор. – Вы же знаете, ради вас я готов на все. Петушков, подготовь заявку. Только, сам понимаешь, в пределах разумного!
Когда Лиза с дядей Костей вышли из кабинета директора, пожарный уважительно взглянул на свою спутницу и проговорил с каким-то новым, непривычным выражением:
– Хорошо это вы его прижали, Лизавета Юрьевна! Я-то, честно говоря, думал, ничего у нас не выйдет. Он ведь такой жмот – снега зимой у него не выпросишь! А вы сумели. – Он тяжело вздохнул и продолжил: – Теперь вот только не знаю, что делать. Добивался я этих камер, а где их брать и как устанавливать, понятия не имею. До сих пор я с ними дела не имел, только с огнетушителями и другими средствами пожаротушения. Ну, да ничего, мир не без добрых людей, поговорю с другими пожарными, авось подскажут.
– А зачем вам с ними говорить? Вот я вам, дядя Костя, дам координаты, там все объяснят и сделают.
И Лиза протянула пожарному мятый листочек с телефоном фирмы «Око Ра».
Вдоль набережной Фонтанки вытянулась огромная пробка. Машины двигались с черепашьей скоростью. Привычные к пробкам водители занимались своими делами – кто разговаривал по телефону, кто проверял почту или рылся в Интернете. Между машинами сновали продавцы газет, мойщики и обычные попрошайки.
Среди прочих автомобилей выделялся длинный черный «Мерседес».
За рулем его сидел плечистый парень в черном, еще один, чем-то удивительно на него похожий, занимал переднее пассажирское сиденье. Пиджак на нем недвусмысленно оттопыривался, обрисовывая пистолет в наплечной кобуре.
Сзади, рядом с еще одним охранником, сидел плотный лысоватый мужчина, скорее пожилой, с одутловатым лицом и маленькими пронзительными глазами.
Вдруг к «Мерседесу» подошел невысокий вертлявый человек с тусклыми прилизанными волосами.
Он постучал в стекло машины.
Один из охранников потянулся за оружием, но мужчина с одутловатым лицом остановил его:
– Спокойно, это наш человек!
Дверца открылась, и вертлявый тип сел рядом с шефом.
– Посылка передана, – сообщил он вполголоса, – он все понял правильно.
Машины впереди тронулись.
Водитель повернул в зажигании ключ, на котором покачивался голубой полупрозрачный брелок с нарисованным на нем глазом, и тоже проехал несколько метров.
– Что делать с женщиной? – спросил вертлявый тип.
– Пальцем ее не трогать! Пылинки сдувать! Она – наш главный козырь, наш основной актив, и мы должны сохранить ее в хорошем состоянии. Но… – мужчина с одутловатым лицом поднял палец, чтобы подчеркнуть свои слова, – но держите ее на хлебе и воде.
– Не понял… – Вертлявый тип удивленно взглянул на шефа. – Одно с другим плохо сочетается.
– Нормально сочетается! Обращаться с ней без грубости, никакого физического насилия, но кормить впроголодь. Чтобы она похудела, осунулась. Чтобы это было заметно на фотографии. Чтобы он понимал – у нас не курорт и не санаторий, чтобы стремился вытащить жену как можно скорее.
– Вот теперь понял! – Вертлявый тип криво заулыбался, продемонстрировав темные нездоровые зубы. – Не обижать, но держать впроголодь. Это умно.
– Мне твое одобрение не нужно! – поморщился одутловатый. – Проваливай!
– Меня здесь уже нет! – Дверца машины буквально на секунду приоткрылась, и вертлявый тип исчез, как будто его и не было.
Федорин просмотрел биржевую сводку и поморщился.
Акции его концерна неудержимо падали.
Они падали даже быстрее, чем он рассчитывал, исходя из собственной политики.
Он набрал номер своего биржевого агента и проговорил хриплым, недовольным голосом:
– Что там у вас творится?
– Обвал! Ваши акции падают, как переспелые персики! Прямо скоростной слалом!
– Почем они на этот час?
– Семь и четыре.
– Что-то уж больно быстро они падают. Я ожидал, что будет не меньше девяти.
– Но вы же сами этого хотели. Вы велели мне продавать…
– Они падают быстрее, чем должны. Сейчас, по моим прикидкам, они должны идти по девять, минимум – по восемь с половиной. Здесь что-то нечисто.
– Ну да, быстрее. Кроме вас, их продает кто-то еще. Ну, и вообще – на ваших продажах начались панические настроения, рынок застыл и ждет событий.
– Кто еще продает, кроме меня?
– Кто может продавать? Держатели мелких пакетов, миноритарии, в общем, случайная публика.
– Миноритарии никогда не могут договориться между собой. За ними наверняка кто-то стоит. Кто-то использует их, как ширму.
– Это возможно… вы же знаете, как это делается. Да, это вполне возможно.
– Постарайся узнать, кто за ними стоит!
– Ну, я сделаю что могу… послушаю разговоры в коридорах… пошепчусь с приятелями…
– Пошепчись! Я тебе не за красивые глаза плачу!
Едва Федорин закончил разговор с биржевиком, в дверь кабинета постучал Кондратьев.
– В чем дело?
– Звонил консьерж – к нам пришел курьер, принес посылку. Вы были правы.
– Я всегда прав. Пусть курьер с посылкой поднимется сюда. Вытряси из него все, что возможно.
Через минуту в дверь квартиры позвонили.
Федорин вышел в прихожую вместе с Кондратьевым. Двое охранников встали по сторонам двери, по кивку Кондратьева один из них быстро открыл дверь.
На пороге стоял ребенок. Мальчик лет восьми. В руках у него был большой конверт из плотной желтоватой бумаги.
– Тебе что, мальчик? – недовольно спросил Кондратьев. – И где курьер?
– Я курьер! – проговорил мальчишка голосом, исполненным собственного достоинства. – У меня конверт для господина Федорина. Вы – господин Федорин?
– Давай мне конверт! – Кондратьев натянул латексные перчатки, протянул руку, но мальчик спрятал конверт за спину:
– Э нет! Она сказала, что вы мне сначала дадите деньги. Пятьсот рублей. Без денег велела не отдавать.
– Она? – переспросил Кондратьев. – Кто такая она?
– Та тетка, которая дала мне этот конверт. Она велела передать его господину Федорину и обещала, что вы мне за него заплатите. Самое малое – пятьсот рублей.
– Как она выглядела?
– Обыкновенно выглядела, – мальчуган пожал плечами. – Как все тетки выглядят?
– Молодая, старая? Блондинка, брюнетка?
– Старая, – ответил мальчик, не задумываясь. – Прямо как вы. Может, лет тридцать. А блондинка или брюнетка – не знаю, у нее платок был на голове. И очки черные.
– Да, много мы здесь не узнаем!
