Мег говорит, ей нравится даже исходящий от меня запах химии, сказал Рэй. Потому что, говорит она, если этот запах иссякнет, то…
Рэй не стал продолжать. Он отвернулся, но потом, когда опять повернулся ко мне, лицо его осветила улыбка.
Знаешь, что помогает мне жить?
Нет.
Когда я уже ни к черту?
Нет.
Я воображаю перед собой сиськи, признался Рэй.
И он засмеялся, потому что в этом была правда и смехотворная ложь, видение красоты и вульгарная шутка; кроме того, на самом деле, какие кулаки, кроме своего смеха, мог он теперь противопоставить враждебному миру?
Как ты думаешь, Мег мечтает о членах? – спросил я.
Надеюсь, да, ответил он. Коль скоро это мой инструмент.
Он подмигнул, при этом веко его было таким же мерзким, как белая кожа саламандры.
Когда я буду умирать, Киф, сказал он, ты узнаешь, что я вижу.
И на одно мгновение мне показалось, что я снова чувствую запах Рэя таким, каким он был в молодости.
3
Когда через полчаса я уезжал, соврав, что у меня видео-конференция с руководителями кабельного телевидения Лос-Анджелеса, Рэя неожиданно захлестнули эмоции.
Ты приехал! Представить не можешь, как много это для меня значит, дружище.
Он был искренне тронут. Не знаю почему. Наши пути разошлись после смерти Хайдля, или, возможно, моя жизнь резко переключилась, разломалась или потекла по иному руслу. За прошедшее десятилетие мы виделись лишь раз, да и то случайно, на улице в Бонди-Бич. А теперь он смотрел на меня с такой открытостью, что мне приходилось отводить глаза. Каким-то образом он приобрел стариковскую способность вызывать откровенность и, хуже того, доверие. Иначе не скажешь: наше общение давалось мне с трудом.
Не могу забыть годы, когда работал на Хайдля, сказал он. Мы все время что-то делали. Что-то настоящее.
Да, подтвердил я, настоящее.
Мы стояли у входа в гостиницу. Было, как ни странно это звучит, одновременно душно и холодно, и, когда входная дверь распахивалась или закрывалась, внутрь залетали потоки морозного, колкого воздуха.
Зигги обладал даром предвидения, да, это так. Мало у кого он есть. Вот что существенно. Эти долбаные сегодняшние идиоты – что они знают?
Не имею представления, ответил я.
Вот именно. Зигги же знал, дружище. Зигги знал.
Перед моим мысленным взором возник Рэй вместе с Зигги Хайдлем, когда Рэй опасался убийцы, не зная, что я уже там.
Мы его любили, сказал Рэй.
Да, произнес я, люди его любили.
Ты знал его.
Я изобретал его, сказал я, но это не одно и то же.
Он испытывал что-то к тебе – я это видел. Иначе он не стал бы держать тебя.
Какой у него был выбор? – спросил я.
Ты, блин, просто не понимаешь. А ведь знал его не хуже, чем любой из нас. Возможно, лучше. Разве нет?
Пугающая возможность того, что он прав, была реальной. Я пытался не думать о ней, сказать «нет», но, словно введенный в транс – когда? кем? – он устремил неподвижный взгляд на мои губы, заставляя их плясать по его желанию в соответствии с его прозорливыми воззрениями.
Я не мог… – начал я, подыскивая какую-нибудь успокоительную формулировку, но глаза его продолжали меня сверлить, – …не мог им не...
…не восхищаться им? Что в этом плохого? – удивился Рэй. Так я говорю, когда ко мне пристают с расспросами. Разве плохо создавать рабочие места, давать людям работу, спасать им жизнь? С этим невозможно не согласиться.
Невозможно, подтвердил я.
При этом я ощутил нечто вроде паники – в этом жалком помещении с флуоресцентным освещением, жарой и холодом, с людьми, пререкающимися друг с другом за игрой в бильярд, – что они понимают?
Невозможно, сказал я. С этим невозможно не согласиться.
А создавал он то отношение, которое необходимо нам сейчас.
Глаза Рэя, лишившиеся ресниц, были спокойны, но в их влажном блеске сквозило отчаяние, желание ухватиться за что угодно – за какую-нибудь цель, какую-то надежду, когда уже ничего не оставалось, нужно было найти некий смысл в предстоящей или прожитой жизни.
Да, кивнул. Знаю, что ты парень толковый, работаешь на телевидении и все такое. Посмотри на наших политиков! Позорище!
Позорище, подтвердил я, не понимая, о чем идет речь. С возрастом я стал все больше поражаться тому, что из-под крана течет питьевая вода, что от щелчка выключателя зажигается свет. Все это казалось немалыми достижениями, заслуживающими, на мой взгляд, огромной признательности.
Сейчас нам требуется такой человек, как Зигги, продолжил Рэй. Человек, который действует, человек, который организует действия. Не для себя. Для других. Для нас. Да, он надрал какие-то банки, но все банки надирают нас. Может быть, их следует надирать еще больше. Знаешь, люди его высоко ставили. Достаточно было посмотреть на его достижения. И понять, что старался он не для себя. Если ты видел его дом, там все скромно.
Видел фотографию, в самом конце, сказал я. Был поражен.
Ну вот. Поэтому-то люди к нему и тянулись. В нем они видели себя.
Ты так считаешь?
Абсолютно уверен, сказал Рэй. А ты разве нет?
В нем?
По большому счету, уточнил Рэй.
Да, согласился я, по большому счету.
Вот видишь? Ты и сам знаешь! Это был великий человек.
И по мере того как Рэй продолжал распространяться о Хайдле, его неспешная, слегка невнятная речь стала путаться, смешиваясь в моем сознании со взмахами рассекающих воздух крыльев сойки у меня над головой.
Он был для всех примером, говорил Рэй. Он был… – Рэй подыскивал подходящее слово, – …идеей. И, наверное, чтобы удержать мое внимание, добавил: Идеей, как бывает у вас, писателей.
Но какой писатель мог бы похвастаться такими достижениями? – в недоумении подумал я. Великие книги были всего лишь произведениями дилетантов по сравнению с изобретениями Зигги Хайдля. С их помощью он завораживал финансистов, валил коммерческие банки, побеждал суды и вызывал восхищение народа. И тем не менее имена писателей продолжают жить, а его имя забыто, и даже анналы бесчестья давно обходятся без истории Хайдля, предпочитая более простые, более жестокие или банальные истории мерзавцев и убийц, тщетные деяния которых не стали ни для кого поучительными.
Идеей, да, повторил я. Полагаю, был.
Иногда похоже, что это и сейчас так. Будто он стоит здесь, прямо передо мной, сказал Рэй, поднимая руку и тут же бессильно опуская ее. Я его вижу. Педро Морган считает, что видел его в прошлом году, живьем, у выхода из магазина «Баннингс» на побережье Голд-Кост. Мне даже сделалось не по себе. Педро сказал, что Хайдль сильно сбросил вес, сообщил Рэй.
