У меня закрались совсем другие, менее романтические мысли. Но вслух я произнес:
Любопытно.
Я бы сказала, в его прикосновениях есть доброта. Раз в неделю я на несколько минут сбрасываю с себя весь груз тревог.
И много у него клиенток?
Ну я, конечно, не единственная. В этом городе полно неприкаянных женщин. Иногда по жизни что-то случается, ты просыпаешься среди ночи и понимаешь: вот тебя и накрыло, ты совсем одинока, отныне и вовек.
Пьем какую-то дрянь, заметил я.
По-моему, я перебрала, спохватилась Пия.
Дрянь ужасная.
А с тобой такое бывает? – спросила она.
Раньше бывало. Частенько.
Никогда, соврал я и жестом попросил официанта повторить напитки. Пия прикрыла бокал ладонью.
Представляешь, до чего дошло? – вздохнула она. Приходится деньги платить, чтобы ощутить прикосновение.
Теперь наступил мой черед отвести глаза: я разглядывал барную стойку, старомодный кафель, как в метро, круговорот лиц.
Ты меня слышишь, Киф?
На мгновение я окунулся в болтовню окружающих, но ее прорезал голос Пии.
Иногда начинаю думать: когда же я сдохну? – выговорила она. Хотя бы обрету покой. Это будет как счастье. Чтобы раз и навсегда. Головой в омут.
От возникшей неловкости меня спасла протиснувшаяся к нашему столику женщина из числа авторов, с которыми работала Пия. Звали ее Эмили Коппин; когда она отлучилась поздороваться с какими-то знакомыми, сидевшими за стойкой, Пия шепнула, что у Эмили большие связи в Бруклине.
У нас она идет в серии «Голоса поколения», сообщила Пия. Хо-хо.
Я сказал, хоть и не вполне искренне, что Пии очень повезло дружить с такими выдающимися личностями. Она ответила, что это не совсем так. Она, конечно, встречается со многими, а некоторых даже неплохо знает, но, если честно, выдающихся среди них – раз-два и обчелся, а настоящих друзей и вовсе нет. Для таких знакомств, как пояснила она, есть специальное слово: сервисные.
Пия от души расхохоталась гортанным смехом.
Люди – это сервисные друзья, заключила она, и на сей раз мы посмеялись вместе.
А как это понимать? – спросил я.
Она объяснила, что люди оказывают услуги тебе, а ты – им. Такого выражения на самом деле не существует, продолжила она. Но сама идея – просто жуть. И ведь никто этого не понимает. Ни у кого даже не хватает смелости назвать вещи своими именами.
Грабеж? – предположил я.
Изнасилование по договоренности, ответила она. Как-то так.
Она умолкла и, озираясь по сторонам, погрузилась в раздумья. А затем повернулась ко мне и пригвоздила меня взглядом, не дающим облегчения.
4
Пия хотела поговорить о том, что тогда произошло, но я понятия не имел, что тогда произошло. К счастью, вернулась Эмили Коппин с другом – бородатым парнем, призванным, казалось, поддакивать каждому слову Эмили Коппин, а Эмили Коппин могла говорить только об Эмили Коппин.
Я поинтересовался, над чем она сейчас работает.
Над автобиографией. Сейчас все пишут о себе. Кнаусгорд, Лернер, Куск, Каррьер. Все лучшие писатели выводят литературу на новые рубежи.
Пия деликатно вмешалась, сообщив, что на этой неделе третий том мемуаров Эмили вошел в список бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс».
Поздравляю, сказал я. Это потрясающе.
Почему жанр романа завел меня в тупик? – задала риторический вопрос Эмили.
Она вещала, будто на пресс-конференции. Прямой взгляд, уверенные жесты, риторические вопросы служили ей лишь поводом для затяжного бахвальства.
Да потому, отвечала она, что сам жанр романа изжил себя как способ повествования. Думаю, все присутствующие это понимают.
Вероятно, Эмили Коппин было под тридцать, ее преждевременно постаревшее лицо типичной нью-йоркской карьеристки выдавало стремление выглядеть моложе. По левому плечу тянулась изящная татуировка – красные розы, обвитые колючей проволокой: работающая на контрасте иллюстрация ее негласного превосходства. Казалось, она заключила сделку с миропорядком, чтобы считаться обворожительной, хотя при ближайшем рассмотрении весь ее шик ограничивался лишь холеной мордашкой пучеглазой ручной обезьянки. Но это мое субъективное мнение: возможно, она была настоящей красавицей, просто в тот момент я ее ненавидел. Конечно, она раздувала свой скромный опыт до вселенских масштабов. А может, просто не улавливала хрупкости бытия. Трудно сказать.
Это все ненастоящее – выдуманные сюжеты, которые ничего не объясняют, вещала дальше Эмили. Жили-были Джек и Милли. Меня воротит от одной только мысли, что придуманный герой совершает придуманные поступки в придуманном мире. Надеюсь, мне больше не придется читать романы.
Романы подрывают действительность, изрек бородатый.
Эмили сделала вид, что сует два пальца в горло, и изобразила рвотные позывы. Бородатый громко рассмеялся. Тогда Эмили посмотрела на него в упор. Вокруг ее головы вилась какая-то мушка.
И не только, Люк, сказала Эмили, отгоняя насекомое.
Бородатый замолк. Когда она продолжила, я впервые разглядел ее тусклые глаза цвета старых улиточных раковин.
Каждый хочет быть главным героем. Автобиография – наше все. А разве на телевидении, в реалити-шоу, не так?
Сам толком не знаю, ответил я. Просто прихожу каждое утро на работу и что-нибудь выдумываю.
В том-то и разница, произнесла Эмили. Я ничего не выдумываю. Терпеть не могу выдумки. Мы все их ненавидим. Это перепевы старого. А нам нужно разглядеть самих себя.
Типа литературного селфи, сказал я.
А что предосудительного в хорошем селфи? – вскинулась Эмили.
Бородатый снова засмеялся. Эмили Коппин посмотрела на него, как на экспонат в зоологическом музее.
Люк – преуспевающий нарцисс. Для него нет лучшего секса, чем когда я смотрю, как он мастурбирует. Кстати, у него много подписчиков. Он рассказывает им обо всем. Чем больше он рассказывает, тем больше получает лайков. А чем больше получает лайков, тем больше рассказывает.
Пия склонила голову ближе ко мне.
Жизнь Люка так же важна для Марка Цукерберга, как среда обитания степного бизона для железнодорожных магнатов.
Бородатый просиял.
Запостить. Перепостить. Умереть, сказал он, расплываясь в улыбке.
Он многому меня научил, продолжала Эмили Коппин. Муха не давала ей покоя.
Не помню, как и в связи с чем, но после кислого мохито, который на поверку оказался не мохито, а прогорклым зельем, именуемым фирменным коктейлем, потому что мохито – это отстой, разговор зашел о недавнем исчезновении двух малолетних сестер, четырех и шести лет. Кто-то брякнул про злые силы. Не помню кто.
