И от этого сам успокоился.
2
Хочу просить тебя о помощи, Киф, сказал Зигги Хайдль, пропуская меня в кухню с куполообразным потолком, отделанную простыми сосновыми панелями, на которых все дефекты были замаскированы средством для полировки мебели. Уж не знаю, куда канули семьсот миллионов, но интерьеров они, по всей видимости, не улучшили. Быть может, именно потому этот непримечательный дом показался мне чем-то вроде очередной маски. Согнав с деревянной столешницы маленькую рыжую кошку, Хайдль пригласил меня садиться.
Как друга, добавил он.
Без проблем.
Это серьезная услуга, сказал Хайдль. Несложная, просто… как бы выразиться… на первый взгляд… необычная.
Дальше беседа потекла ни о чем; я сообщил несколько тривиальных и, по моему мнению, безопасных деталей об отъезде Салли в гости к друзьям, живущим в районе Голубых гор; он рассказал, как отвез детей в школу и проводил Долли, которая уехала на весь день в Каслмейн проведать тетушку. Он весь пузырился, как нетронутое игристое вино, и это немного настораживало.
Я ожидал, что разговор свернет в обычное русло: токсо, Тэббе, Лаос, организация. Но нет. В тот день Хайдль был насторожен и о многом умалчивал. Налил нам кофе из капельной кофеварки. Сквозь задние окна, под которыми лежали еще три или четыре кошки, просачивалось утро. Мне показалось, что Хайдль – таким я его еще не видел – всем доволен. Почти умиротворен. И вдруг он остановил на мне взгляд своих собачьих глаз и осведомился, можно ли попросить меня о помощи.
Как друга, повторил он. Как кореша.
Конечно, ответил я, жестом отказавшись от протянутой мне кофейной кружки с надписью «ДОЛЛИ».
Киф, заговорил Хайдль, выливая кофе в раковину и ставя кружку в посудомоечную машину. Я хочу, чтобы ты меня убил.
Через некоторое время до него дошло, что ответа не будет. Вернувшись за стол, он продолжил.
У меня мало времени, Киф. Очень скоро за мной придут. И прикончат. Во какая штука, Киф. Спасения нет. Тебе известно, на что они способны. В тот раз мне просто повезло. Возможно, повезет опять. Раза два или три. Но каждый раз мне придется одерживать верх. А им достаточно одержать верх лишь однажды.
Я молчал.
Ну, сделаешь? – поторопил он, как будто отправлял меня в ближайший магазинчик за молоком.
Что конкретно? – спросил я, словно уточняя заказ.
Он полез за пазуху красной бейсбольной куртки и вытащил тот самый пистолет, который я мельком увидел накануне. С фактурной рукоятью из черного пластика, он выглядит почти игрушечным.
«Глок», безразличным тоном отметил я, делая вид, что мне не в диковинку работать с людьми, которые за утренним кофе вытаскивают из-за пазухи оружие.
Точно, подтвердил Хайдль. Не замечал за тобой таких познаний.
Если честно, никаких познаний у меня не было – я просто догадался, что это и есть тот самый пистолет, который он пытался с той же целью всучить Рэю.
Стало быть, тебя учить не надо, сказал он, извлек из магазина обойму с патронами и театрально прицелился в меня.
Потом он поднял ствол к потолку и нажал на спусковой крючок, демонстрируя полную безопасность. Похоже, эта театральщина грела ему душу.
Вот как-то так, сказал он. Давай научу.
В меня впился его жуткий собачий взгляд, а мне просто некуда было девать глаза. Хайдль отвел от меня пистолет и прицелился в себя.
3
Он медленно вставил уродливый квадратный цилиндр ствола в рот, направляя его к затылку. В такой омерзительной позе он и застыл передо мной, и лицо его расплылось в своей головокружительной бескрайности до размеров пустыни или океана.
Прошло, вероятно, несколько секунд, растянувшихся на минуты, годы, десятилетия, прежде чем он легким движением вынул изо рта черный металлический ствол, блестящий от слюны.
Спокойно, Киф, тихо сказал Хайдль.
Вытирая пистолет бумажной салфеткой, он рассмеялся. До сих пор не знаю, над чем или над кем: надо мной, над собой или над всем миром.
Нет, отрезал я.
Простого отказа было недостаточно: он ощущался почти как согласие.
Ни за что, сказал я.
Но он услышал лишь мою неуверенность, уловил, что голос изменил мне, и я готов был поддаться тому, против чего предостерегал меня Рэй: он ведь говорил, что Хайдля нельзя впускать в свою жизнь.
Ни за что, черт побери, сказал я под смех Хайдля.
Но только сделал еще хуже.
Мы ведь друзья, Киф? – спросил Хайдль и сам ответил: Мы – друзья.
Я кивнул в надежде, что получилось уклончиво и отстраненно, однако почувствовал в себе какую-то пассивность, если не покорность.
Нужно приниматься за работу, – сказал Хайдль с широкой, добродушной улыбкой, выгнув брови и шутовски надув щеки, как у физиономии над входом в Луна-парк; этот неожиданный комизм был невыносим.
Киф?
Да?
Друзья.
Естественно, ответил я, открывая жесткую папку с рукописью и неподписанным актом.
Кореши?
Кореши?
Кореши, подтвердил Хайдль.
Естественно, повторил я. Естественно, кореши, Зигги.
И тут же одернул себя: зачем я это говорю? Теперь любое мое согласие делало меня слабее, а его – сильнее.
Тогда помогай, сказал Хайдль.
Хочешь себя убить, разве что не заикаясь, выдавил я, – убивай.
Ну пожалуйста, Киф.
Меня-то зачем втягивать?
Да я боюсь облажаться, Киф, ответил Хайдль. Все очень просто. Боюсь, что в решающую минуту нанесу себе тяжкое увечье, разведу пачкотню и буду умирать медленной смертью. А может, и вовсе останусь жить овощем. Я же трус, Киф. Всего боюсь. Вот, держи. И на ладони протянул мне «Глок». В полной исправности, смотри.
Он сунул мне под нос эту ненавистную штуковину. Показал предохранитель, расположенный на спусковом крючке: он освобождается при нажатии спускового крючка.
Вот так, показал он.
Своим мерзким, пухлым указательным пальцем он нажал на спусковой крючок.
Раздался щелчок.
Он повторил действие, инструктируя меня, как одновременно нажимать на спусковой крючок и предохранитель без резких движений.
Еще раз, сказал он. Нажимаем.
Щелк.
И когда он второй раз протянул мне пистолет, предварительно накрыв рукоять и спусковой крючок бумажной салфеткой, чтобы не осталось отпечатков, я подтолкнул к нему акт приема-передачи.
Подписывай, скомандовал я.
4
Вот спасибо, сказал он совершенно ровным тоном. Спасибо тебе, Киф.
