И на этом все наконец-то закончилось.
Глава 14
1
В лохматую обивку сидений мельбурнского такси въелся запах мельбурнского такси: вонь горелой пластмассы и застарелой мельбурнской блевотины. Открыв засаленный городской атлас Мельбурна, я показал водителю, каким маршрутом проехать через город Мельбурн в порт города Мельбурн. Таков уж был этот город. Наверное, таков он и сейчас.
Вы кто будете по профессии, я не расслышал? – переспросил таксист.
Писатель, – ответил я без особой убежденности.
Уж не Джез ли Демпстер, часом?
Я опустил стекло окошка, глубоко вдохнул свежих выхлопных газов и стал думать, как смогу общаться с Хайдлем в этот последний день нашей совместной работы. У меня оставалось девять часов, чтобы преодолеть непреодолимое.
Поразительно, что дело дошло хотя бы до этой черты. Когда я после рождения близнецов уже был близок к тому, чтобы позвонить Джину Пейли и поставить крест на этой истории, не кто иной, как Сьюзи убедила меня не сжигать мосты, сказав, что делать этого никак нельзя, поскольку нам нужны деньги. Как расплачиваться за дрова? За детскую кроватку? За детские стульчики?
Ей и самой все это не нравилось. Накануне ее выписали вместе с близнецами. Изможденная сверх всякой меры, она нуждалась в моей помощи, а я часами просиживал в своем, с позволения сказать, кабинете. Но, говоря ее словами, разве у нас был выбор? Мы слишком увязли. И оба понимали, что речь идет уже не о моих литературных или каких-либо иных амбициях, не о моем тщеславии, не об искусстве, а только о презренном металле – о наличности, которой нам не хватало на ипотечные выплаты и просто на выживание.
После появления на свет близнецов, когда Сьюзи еще находилась в роддоме, а Бо – у ее родителей, я сразу засел за вторую редактуру, приготовив отдельную рукопись с пометками цветом в тех местах, которые вызывали у меня тревогу. Составил список предельно конкретных вопросов, чтобы задать их Хайдлю и устранить хотя бы самые вопиющие противоречия, – на этом настаивала Пия Карневейл. Я даже распечатал график, чтобы положить его перед Хайдлем. В графике предусматривался конкретный отрезок времени для работы над каждым спорным эпизодом с целью завершения рукописи за оставшиеся считаные часы. Затея была смехотворная. Надежды как-то по-другому заставить Хайдля сосредоточиться на работе уже не оставалось.
Помимо этой нешуточной задачи, передо мной стояла и другая, не менее проблематичная. Учитывая полное равнодушие Хайдля к завершению мемуаров, Джин Пейли велел мне взять у него расписку (над формулировками акта приема-передачи потрудились юристы «Транспас») в том, что моя рукопись является подлинной и точной записью реальных событий.
Как только такси остановилось перед зданием «Транспас», у главного входа я увидел Рэя – на его обычном посту, возле бетонной кадки для цветов. День выдался сумрачный, собиралась, но еще не близилась гроза, и Рэй, казалось, застыл в таком же бесконечном ожидании. Он был настолько поглощен мыслями или воспоминаниями, что не замечал моего появления, пока я не окликнул его по имени.
Медленно подняв голову, он все еще не отводил взгляда от земли, словно высматривая, не падают ли на нее редкие капли дождя, готовые тут же испариться.
Зигги для нас потерян, сообщил Рэй.
Что такое?
Да черт его знает. Вчера вечером на него было покушение.
Кому это понадобилось?
Вот и он ломает голову. Думает, что… – Рэй покачал головой. Да откуда мне знать, что он думает? У него на шее следы удушения, я сам видел. Тут Рэй наконец посмотрел на меня. А кто знает? Ты? Я? Зигги?
Но ты же с ним встречался, заметил я.
Я? – спросил Рэй, искренне удивленный, что разговор принимает такой оборот.
Ты с ним переговорил. Ты узнал от него про эту заваруху, о которой сейчас рассказываешь мне… и что же он себе думает? Давай поднимемся в кабинет.
Он говорит, что я должен был находиться рядом с ним. Что я его подставил.
Брось, Рэй.
Но он сам отпустил меня на весь вечер. Сказал, что я ему не понадоблюсь.
Идем же.
Не могу, дружище.
Пошли.
Он приказал мне ждать здесь.
Чего ждать?
Быть начеку.
Йопта…
Вдруг опять появятся те, кто пытался его убить. Вернутся, чтобы закончить дело. Не знаю.
Так ведь они могут войти оттуда. Я указал на дальний вход. Или вот оттуда, с парковки.
Это ты ему расскажи! – взвился Рэй. – Вдолби ему в башку, мать твою! Отсюда мне его не защитить! Я должен рядом находиться.
Пойду наверх, сказал я и оставил Рэя нести бессмысленную, нелепую службу, которая почему-то завладела всем его вниманием, коль скоро он даже не заметил моего появления. При входе в «Транспас» я взглянул на его отражение: Рэй и сам уже выглядел не как телохранитель, обязанный принять на себя пулю, а как убийца, готовый нанести смертельный удар.
2
В директорском кабинете Хайдль опять не сидел за директорским столом, а расхаживал от стены к стене.
Зигфрид! – окликнул я.
Он поднял на меня взгляд, покачал головой и даже не остановился. Но в этот день я твердо решил сохранять спокойствие и не вестись на его уловки. Не поддаваться на провокации. Не злиться, не отвлекаться, не идти у него на поводу. Не терять терпения, не утрачивать интереса, а просто придерживаться намеченного графика. Тем или иным образом к концу дня следовало придать тексту если не точность, то хотя бы связность и – что самое главное – получить подпись Хайдля на акте приема-передачи работы.
Сев за стол, я разложил рукопись и вопросы. Хайдль и бровью не повел.
Зигги, сказал я, поймав себя на том, что впервые перешел на развязный тон, но при этом не мог понять, возник он от презрения, от установившейся близости или от чего-то совершенно иного.
Черт бы тебя подрал, молча твердил я. Черт бы тебя подрал.
Никого там не видишь? – Хайдль ткнул пальцем в окно. В машине?..
Он изменился: пришел в возбуждение, побагровел, едва ли не взвился.
Зигги, сегодня у нас масса дел…
При подъезде? Или за полквартала? За квартал?
Он обвел рукой расстояние от Европы до Мекки, от Хьюстона до Лэнгли и до Лаоса, от Северного полюса до Южного, от прошлого до будущего, охватив все, что вертелось в промежутках.
Вот там, сказал он. Видел?
Мне был ненавистен абрис его рта, редкие зубы, запах лосьона и леденцовый рисунок рубашки. Хотелось спросить: ты – счетовод средней руки, который кудахчет над полугодовым отчетом, или знаменитый аферист, сохранивший гордость преступника? Вместо этого я, совсем как Джин Пейли, растопырил пальцы и похлопал по стопке листов, надеясь, видимо, выказать начальственную похвалу за добросовестную работу.
