Я не давал ему втянуть себя в дискуссию.
Хайдль продолжил тираду, модулируя голос от ровного дикторского тона до ликующих возгласов спортивного репортажа.
Осмотрись вокруг, Киф: болезни, войны, нищета, превращающая людей в дикарей, и богатство, растлевающее их еще хуже. По-твоему, в нашем мире торжествует добро? О нет! Хорошие люди несут наказание. Подвергаются истязаниям и пыткам. С них сдирают кожу, их заживо вешают на деревьях и оставляют умирать. Все указывает на то, что наш мир – это мир зла, Киф. Торжествуют лгуны и мошенники. Торжествуют деньги. Торжествует насилие. Торжествует зло.
Я молчал.
Задумайся над этим, Киф. Я лучше знаю сегодняшний мир.
Я молчал.
Как говорит Тэббе, гигантская арка правосудия рушится под ударами молота. Делай свой выбор: будь глупцом, лги себе, что мир стоит на добре, и шагай с хорошими людьми. Но ты проиграешь.
Я отошел к окну, чтобы не оставаться лицом к Хайдлю.
Всё и вся в конце концов истребляется злом. Можешь выбрать добро. А можешь последовать моему примеру и принять мир таким, каков он есть.
Хайдль поднялся, подошел к окну и остановился рядом со мной.
Видишь там внизу мой «крузер»?
Я понял, что он имеет в виду внедорожник «ленд крузер», в котором возил его Рэй. В те временя это была очень дорогая машина, а у Хайдля – еще и навороченная: кенгурятники, ребра жесткости, разнообразные фары, лебедки и тому подобное.
Предпочитаю его своему «поршу». Он забавнее. Ведь когда я уйду, ничего с собой взять не смогу. Зачем же сейчас себе отказывать? Ты хотел бы такую машину? Женщину? На чем ты ездишь? Небось на какой-нибудь дерьмухе. На «валианте мицубиши», которому лет десять? Или у тебя раздолбанная «тойота королла»?
У меня «Холден».
«Холден»? Какой модели?
Двадцативосьмилетний «Холден-HE». Я выменял его на велосипед. Мне везет с подержанной техникой.
Он отошел от окна и стал просматривать книги в шкафу – очередная уловка, чтобы не садиться за стол и не приступать к работе.
Ты можешь выбрать себе другую машину, Киф. Но ты думаешь: буду выбирать добро и ездить на дерьме. Потому что это правильно. А вдруг правильного не существует? Вдруг есть лишь хорошие машины и плохие? Лишь то, чем можно разжиться и владеть, доставляя себе удовольствие? – спросил он, взяв с полки какую-то книгу.
А если только это и есть? Вот, бери, пожалуйста. Он протянул мне «Шесть шагов к успеху: стань свободным прямо сейчас!». Держи.
Спасибо, нет.
Потому что она уничтожит тебя, Киф, сказал Хайдль, возвращая книгу на место. Она уничтожит тебя. Она уничтожает нас всех. Я же, однако, буду брать все, что подвернется, – деньги, сладкую жизнь, радости. И, когда пробьет мой час, буду знать, что жил полной жизнью. А ты сможешь так сказать о себе?
Задав этот вопрос, он со вздохом взял с полки сборник рассказов Джеза Демпстера и осведомился, не предпочту ли я вот такую книгу.
Это был большой тяжелый том страниц на семьсот, в твердом переплете. Я почувствовал, что не столько сражен, сколько утомлен логикой Хайдля.
Нам надо работать, напомнил я.
Джез Демпстер! Говорят, он велик, как Большой Барьерный риф. Наверное, тебе до сих пор незнаком созданный им мир, но отрадно знать, что такой писатель существует.
Период, когда вы были в бегах, устало выдавил я. Расскажите немного о том времени.
Я не злодей, Киф, сказал Хайдль, засовывая толстую книгу в свой портфель. Не думай так, пожалуйста.
И заявил, что он – обыкновенный человек, которому просто довелось разглядеть наш мир лучше, чем другим. Почти без пауз он стал вспоминать, как они с Рэем облетали на вертолете заросший дикими джунглями полуостров Кейп-Йорк и время от времени совершали посадки на пустынных пляжах, где в пределах ста километров не ступала нога человека.
Хотя я гнал от себя зависть, но избавиться от нее не получалось: в конце-то концов, я ведь был на мели, прозябал в изоляции и самоизоляции, у меня была лишь семья, которую я не мог прокормить, и мечта, которую не мог сделать явью.
Все, что я ценил, вдруг сделалось тусклым и никчемным. Все мои мысли и убеждения оказались сентиментальными, наивными и хуже того – ошибочными. Рассуждения Хайдля сбивали меня с толку, но я не сдавался.
Книга! – твердил я себе. Книга!
А вслух сказал:
Начало деятельности АОЧС. Бухгалтер. Бретт Гаррет. Хороший он был человек?
Самоубийство по плечу каждому дураку, ответил Хайдль. А вот совершить убийство и продолжать жить – такое не всем дано.
И он снова предался хайдлингу: быть хорошим, дескать, еще полдела, а главное – это жизнь, наслаждайся ею или отойди в сторону, если твой удел – прозябать в ничтожестве. Выбор за тобой. Иначе ты будешь уничтожен, сказал он чуть ли не с ликованием. Уничтожен!
Он полез в шкаф и достал книжку «Малютка коала» – детскую австралийскую классику. Он протянул книгу мне и в этом жесте сочетались в равных долях трогательная забота, неискренность и криминальные наклонности, – а сам начал твердить, что книжка для Бо, компенсация за похищение ее папы Хайдлем на такой долгий срок.
Мне не нужно, сказал я.
Хайдль положил книгу на столик рядом с компьютером.
Дочурка будет в восторге, заметил Хайдль.
Немного о вашей матери, попросил я. Расскажите, пожалуйста, какой она была.
Но он уже звонил по телефону своему адвокату, какому-то журналисту, очередному киллеру или кому-то другому – быть может, Богу или дьяволу, – а потом сообщил мне, что должен срочно уехать якобы на встречу с командой юристов и будет позже. Тут их с Рэем как ветром сдуло – оба исчезли, испарились без следа.
6
Вернулись они уже под вечер. Рэй вел себя как-то иначе, даже был расстроен; сказал, что неважно себя чувствует, и вскоре ушел. Хайдль же был спокойнее, чем всегда, не заводил разговоров на посторонние темы, а отвечая на мои вопросы, старался делать это честно, как было лишь раз или два за все время. По совету Пии я решил выступить в качестве его союзника, а не противника. Поэтому вопрос мой касался нападок, которым он якобы подвергался с разных сторон.
Что они собираются делать, а? Эти нуганы и хенды?
Как вас понимать?
Объясняю. Кто меня уберет? Вот в чем суть.
Я ответил, что в его случае гораздо вероятнее будет смерть в каком-нибудь доме престарелых с коробкой нераспроданных томиков его мемуаров под кроватью.
Однако возможность небытия, обмана судов посредством выбора смерти до слушаний, казалось, не просто заинтересовала Хайдля, а чуть ли не увлекла. Не говоря уж о таинственной мелодраме, которой мог бы сопровождаться его уход.
