Ну если речь идет о мемуарах знаменитого человека, сказал издатель, остановившись в дверях, то важен не объем, а вес. Увесистые книги нам всегда на руку. Взгляни на американские романы: каждый – страниц по шестьсот и больше, хотя кто их читает? Мы говорим об их значимости, но не каждый берется за подобный фолиант. Я даже на ночь их не читаю – боюсь вывихнуть руку. Но они получают положительные рецензии, поскольку ни один критик не станет дочитывать их до конца и сочтет за лучшее сказать, что произведение незаурядное. Австралийские мемуары – это те же американские романы. Большой объем – уловка, которая никогда не подведет.
То есть… шестьсот страниц? – уточнил я, чувствуя, как горлу подступает отчаяние, а сам подумал, что определенно не каждый американский роман чрезмерно длинен или зауряден. Сколько же это слов?
Ну, допустим, в нашем случае достаточно будет тысяч ста или ста пятидесяти.
Я признался, что далеко не уверен, наскребет ли Зигфрид Хайдль материала на сто тысяч слов. Если честно, вертелось у меня на языке, у него и одной связной фразы в запасе нет.
А минимальный объем? – спросил я.
Джин Пейли нахмурился.
Тысяч, думаю, семьдесят пять.
Прикидывать, смогу ли я написать столько, не имело смысла. Но я все равно подсчитал кое-что в уме. В самый продуктивный день работы над своим романом я выдавал триста слов. Умножаем на двадцать три оставшихся дня и получаем шесть тысяч девятьсот. Это еле-еле тянуло на рассказ. Выходило менее одной десятой определенного Джином Пейли минимума. А надо мной еще висел синопсис. Тут меня вдруг зазнобило.
Поля и пробелы можно сделать побольше, размышлял вслух Джин Пейли. Есть и другие приемы. Шрифт, например, взять покрупнее. Увеличить междустрочный интервал. Использовать более плотную бумагу для утяжеления. Но это связано с определенным риском.
Что, простите? – переспросил я, упустив все, что было сказано после сообщения о требуемом объеме.
Вдруг кто-нибудь действительно прочтет? Но я уверен, продолжал Джин Пейли, уже приоткрыв дверь, что ты сумеешь угодить даже читателям. Кстати, тут он внезапно нахмурился, видел последний номер журнала «Вуменз дей»? Там Хайдль рассказывает о встрече с Джоном Ленноном. Это же наш материал! У нас эксклюзивные права на его биографию. Я совершенно не обрадовался, когда узнал, но Зигфрид пообещал, что больше такое не повторится. На прощанье Пейли махнул рукой. Завтра, Киф, надеюсь увидеть подробный синопсис книги.
На меня обрушился весь ужас моего положения. Никакого синопсиса еще не было и в помине. Я даже не представлял, как он пишется. Казалось, меня сносит селевый поток и мне остается лишь пытаться устоять на ногах.
Джин, выдавил я, завтра нереально.
Нереально?
Извините. Просто у нас остаются значительные лакуны, понимаете? Чтобы их заполнить, потребуется время. Нужно…
Джин Пейли остановил меня жестом регулировщика.
Погоди, Киф, перебил он. Совещание по продажам и маркетингу назначено на следующую среду. Могу дать тебе время до десяти утра среды.
Цокнув напоследок языком и подмигнув, он вышел.
7
После ухода Джина Пейли я присел за конференц-стол. Альтернативы мне не оставили: пришлось углубиться в математику, которая никогда мне не давалась. Да и с Хайдлем проблемы у меня были не менее серьезные, чем с математикой.
Сопоставив свои подсчеты и особенности его характера, я пришел к более чем неутешительному результату. У меня имелось в запасе меньше четырех недель. По одной неделе на вторую и третью редакции – это курам на смех, думал я, и, попросту говоря, совершенно невыполнимо.
До завершения первой редакции у меня оставалось меньше трех недель, что по большому счету было чистым безумием. Для начала я мог использовать свои конспекты, в минуту оптимизма оценив их в 8000 слов. Ориентируясь исключительно на эту шапкозакидательскую арифметику, я разделил в столбик 75 000 на 21 день и понял, что теперь обязан выдавать 3571 слово ежедневно. 3751! И перед лицом этой практически недостижимой цели никакие скидки на мою неопытность или саботаж Хайдля в расчет не принимались.
Я стал набирать:
МЕМУАРЫ ХАЙДЛЯ: ГРАФИК РАБОТЫ
(дневная норма – 3571 сл.)
1-я неделя: 25 000 сл. (первая редакция) (2 дня прошли)
2-я неделя: 25 000 сл. (первая редакция)
3-я неделя: 25 000 сл. (первая редакция)
4-я неделя: Вторая редакция 75 000 сл. (редактура)
5-я неделя: Третья редакция (оконч.) 75 000 сл. (корректура)
План А, четкий и ясный, на который я сейчас уставился, требовал от меня нечеловеческого усердия. 3571 слово в день? 3571 слово каждый день? 3571 слово семь дней в неделю?
Я стал продумывать План Б. Убийство?
Будь у меня покладистый соавтор, готовый трудиться, отвечать на мои вопросы и заполнять пробелы деталями, я бы, возможно (только лишь возможно), справился. Но сейчас, удерживая клавишу Del, я следил, как курсор расправляется с напрасными надеждами.
И начал заново:
МЕМУАРЫ ХАЙДЛЯ: ГРАФИК РАБОТЫ
1-я неделя: отрастить крылья
2-я неделя: слетать на Луну
3-я неделя: открыть способ лечения бокового амиотрофического склероза
4-я неделя: побить мировой рекорд в беге на 100 метров
5-я неделя: написать книгу (оконч.)
Потом я и это стер. Сидел и смотрел на кошмарно пустой экран и трепыхавшийся курсор. За один рабочий день я был способен выжать из себя максимум 562 слова, да и то многие из них могли повлечь обвинения в плагиате. Оставалось утешаться тем, что подобная работа – плагиат по определению: хлеб литературного биографа-«негра» составляют сплошные заимствования из чужой жизни под предлогом создания книги. Именно этим я и пробавлялся. Для верности еще раз выполнив письменное деление в столбик, я получил те же самые цифры и остался с тем же самым вопросом: как этого добиться? Как ни старайся, не получится.
8
С деловой встречи Хайдль вернулся вскоре после обеденного перерыва в сопровождении непривычно подавленного и молчаливого Рэя. Он еще немного позанимался хайдлингом, бестолково и бесполезно. А минут через пять заявил, что снова вынужден отлучиться: очередная встреча с очередным журналистом, сказал он.
Очередная ложь.
Скорее из вредности, чем из любопытства я поинтересовался, с кем же он встречается.
Это секрет, ответил он.
Я спросил, почему из всего надо делать секреты, и он то ли с горечью, то ли с насмешкой, то ли сразу с тем и с другим стрельнул взглядом в мою сторону.
А как без них прожить? – спросил он.
И с этими словами ушел.
