Ника вдохнула поглубже и до упора выжала рычаг мощности. Авион послушно поехал по взлетной полосе, стремительно набирая скорость.
Нос авиона начал постепенно подниматься. Ника глянула на указатель. Тридцать восемь узлов. В обычных летных машинах взлет происходит при сорока, но что насчет «Грозы»? Это ведь совершенно другой авион – и по конструкции, и по размеру.
– До какой скорости разгонять? – спросила она Три стана.
– Восемьдесят, – ответил тот.
– Сколько? – не поверила своим ушам девушка.
– Восемьдесят, – спокойно повторил авионер. Увидел изумленные Никины глаза и пояснил: – «Гроз а» намного тяжелее и больше обычных авионов, так что скорости для ее подъема требуется больше. Но и мощность наших летных камней такова, что позволяет набрать скорость, невозможную для всех остальных.
– А что мне делать с аэролитом? – обеспокоилась Ника, вспомнив, как отчаянно упрашивала вчера летный камень поднять в воздух разбитую грузовую махину.
– А что тебе с ним делать? – ответил вопросом на вопрос Тристан.
– Ну, как мне ему сказать, что надо взлетать? – спросила Ника, напряженно глядя на взлетную полосу, которая становилась все короче и короче.
– Не надо ничего ему «говорить», он давно уловил твое намерение и все понял. Посмотри на свою скорость – уже восемьдесят узлов… Все, плавно тяни штурвал на себя! – скомандовал Тристан.
Ника послушно потянула штурвал на себя, и авион легко и непринужденно взмыл в воздух.
От неожиданности Ника едва не вскрикнула. Надо же как легко! Совершенно не похоже на вчерашнее занятие!
– Достаточно, – через некоторое время сказал Тристан. – Для первого раза этой высоты хватит.
Ника нашла глазами авиагоризонт – длинную легкую палочку, балансирующую на небольшой стойке, закрепленной на приборной панели. Выровняла по ней авион. Некоторое время крепко держала штурвал, готовая в любой миг скорректировать полет, но постепенно расслабилась; авион легко парил в воздухе, и ему не требовалось помощи.
– Вчера все было совсем не так, – призналась Ника, боясь даже на миг отвлечься и взглянуть на Тристана. – Я едва оторвала авион от земли.
«Почему же сегодня все по-другому?» – отчетливо прозвучал незаданный ею вопрос.
– Вчера ты и твой аэролит были совершенно не настроены друг на друга.
– Но если все дело в настройке, – сказала Ника, начиная понемногу верить в ту безумную, как ей показалось, версию, которую озвучил Тристан, – то почему нас не учат этому в школе?
– Потому что теория о том, что чем больше эмоций авионера и ее аэролит испытают вместе, тем легче им работать, пока не получила научного признания.
– Но тогда как об этом узнали вы?
– Экспериментальным путем.
– И что, ни с кем не поделились своим открытием?
Тристан криво усмехнулся.
– Большинство до сих пор не могут смириться с мыслью, что летный камень признал мужчину, – думаешь, кто-то поверит в то, что я еще и сумел улучшить связь между авионером и его аэролитом?
Ника промолчала. Она почти видела недоверчивые ухмылки на лицах высших чиновниц Министерства полетов: какой-то мужчина вздумал их учить тому, как лучше работать с аэролитами?
Тристан тем временем продолжил:
– Школа держится своей проверенной программы. Вот и получаются на выходе средненькие авионеры, которые с трудом могут донести своим аэролитам что-то сложнее приказа «взлетаем» и «садимся». Что ожидаемо – многому ли можно научиться с таким подходом, как у инструкторов летной школы? Думаю, вчера ты сама в этом убедилась.
– Вообще-то я думала, что это мне просто инструктор попалась неопытная… А они, получается, всех так учат?
– В основном да.
И тут Нику осенило:
– Так вы что, специально это сделали?
– Что? – поднял брови Трис.
– Не пришли вчера! Чтобы я полетела с другим инструктором и… хм… в полной мере почувствовала разницу?
Тристан не ответил.
Ника только покачала головой. Она хотела бы рассердиться, но восторг от полета затмевал собой все остальное.
И все же…
– Но почему тогда у других вчера получилось намного лучше, чем у меня?
– Потому что у них обычные летные камни. А наши с тобой аэролиты – они уникальны, полумеры им неизвестны. Если плохо, то очень плохо. Если хорошо, то лучше всех. И когда авионера и аэролит действительно хорошо настроены друг на друга, то летный камень улавливает твои малейшие намерения и делает все практически сам. Его не нужно заставлять, ему не нужно приказывать, не нужно постоянно концентрироваться на задаче, все будет получаться легко и просто.
Ника покачала головой. И впрямь – легко и просто. Настолько, что ей самой до сих пор не верится. Очень зря метод Тристана не принимают на вооружение…
– И что теперь?
– Как – что? Лети! Учиться тонкостям мы будем позже, а первый полет – он для того, чтобы получить удовольствие и запомнить его на всю жизнь.
Получить удовольствие? Что ж… Ника наконец рискнула оторвать взгляд от приборов и посмотреть вниз. Земля раскинулась под ними бескрайним пестрым ковром. Над заплаткой авиодрома поднимались другие авионы и кружили неподалеку; с этой высоты казалось, что они держались очень низко над землей. Ника покосилась на Тристана: а им можно было так высоко подниматься?
Авионер сидел рядом, расслабленный и спокойный, и было совершенно очевидно: его не волнует ни то, что за штурвалом сидит абсолютный новичок, ни то, что думают остальные инструкторы школы по поводу того, как положено проводить учебные полеты.
– Мы в своей собственной лиге, – вдруг произнес Тристан, словно подслушав мысли девушки. – Нам не могут диктовать, что и как делать, потому что никто из них не обладает аэролитом такого размера и ни за что не справится с такой мощью и скоростью. Мы – сами себе указ. Привыкай. Эта высота и это небо – они только наши.
Ника подумала, что к такой мысли быстро не привыкнуть; собственно, она впервые услышала ее только сейчас, и та ее просто поразила. До сегодняшнего дня девушка чувствовала себя в летной школе незваной гостьей, которую пока хоть и не выкинули вон, но точно не рады видеть. И тут вдруг – собственная лига!
Да еще и это «мы». Маленькое «мы», которое подразумевало всего двоих, – Нику и этого малознакомого ей мужчину, которого она почему-то даже мысленно не могла назвать привычным «джентльмен». Тем не менее именно Тристан понимал ее лучше, чем все другие, потому что их объединяло нечто совершенно уникальное и недоступное остальным. Это было странное чувство – осознавать, что совершенно чужой человек в чем-то тебе ближе всех на свете.
Ника покосилась на Тристана. Чувствовал ли он то же самое? Или она все сама себе напридумала?
