– Я слышал, – наконец сообщил стоящий в первом ряду водитель по прозвищу Судак, – дома он скончался, от удушья. Соседка к нему сегодня утром в комнату заглянула, а он – того. Товарищ Козлов всю жизнь бобылем прожил…
– Естественно, – сказали из толпы, – кто ж с таким, извините, товарищем жить бы стал?
– Соседка рассказала, – продолжил Судак, – что в воскресенье старик вернулся после работы домой какой-то удрученный, и что странно – с пустым портфелем…
– Надо же, – вновь сказал кто-то, – обычно по воскресеньям толстенный был портфель у нашего Каз… – Говоривший замолк, кажется, кто-то ткнул его локтем в бок. – В общем, как сказали врачи, ночью в воскресенье он и преставился.
– Товарищи, а не пора ли вам по маршрутам разъезжаться?! – подал голос дежурный, и тройки экипажей со стопками пустых инкассаторских сумок поспешили покинуть здание банка, рассесться по машинам и разъехаться по разным районам Москвы: от аэровокзала – до Мневников и Шелепихи, от Кутузовского проспекта – до Филей, от Сокола – до окраин Тушина…
Водитель на тушинский маршрут попался незнакомый и молчаливый. Зато машину водил хорошо: Михалыч, бегавший сборщиком, едва успевал объяснять, где надо поворачивать, где пересечь сплошную, выехать на тротуар, а где остановиться напротив очередной точки.
Виктор с водителем не заговаривал – слишком многое надо было обдумать. До прошлой пятницы жизнь его текла своим чередом. Он имел нормальную работу, благодаря которой во времена глобального дефицита не знал проблем ни с продуктами, ни со шмотками; собирался поступить в полиграфический институт и был уверен, что поступит с первого раза – слишком уж ему нравились собственные рисунки; впереди была интересная, многообещающая жизнь… И тут в руки ему попал чудесный блокнот, перевернувший все с ног на голову.
Жизнь стала не просто интересной, она стала невероятной, словно Виктор попал в длинный-предлинный сон, очень яркий и эмоциональный сон, из которого не хотелось возвращаться в реальность. Сидя в машине, передавая сборщику порожние сумки и принимая сумки, набитые деньгами, он то и дело возвращался мыслями к Лилечке. Для нее пребывание у него в гостях тоже должно было быть сном. Хотя какой сон – если у него на шее красовались засосы, а следы его страстных поцелуев не могли не украшать ее прекрасное тело. Ее очки и книга остались у него дома. Или это были всего лишь дубликаты? Надо бы каким-то образом проверить. Как? Вернувшись домой, вновь нарисовать ее, сидящую на диване? Почему бы и нет?
С другой стороны, его эксперименты могли выйти боком. При первом воплощении в его квартире Лилечка повела себя, словно истеричка. И это неудивительно – кому понравится ни с того ни с сего оказаться в незнакомом месте, перед незнакомым мужчиной, да еще и обнаженной. При втором воплощении она повела себя именно так, как хотелось художнику. Возможно, рисуя, надо очень ярко представлять, чего именно ты хочешь…
Эх, если бы дело касалось одной лишь Лилечки из подмосковного Одинцова! Он нарисовал, как под ударами молнии горят коттеджи дачного кооператива, и они на самом деле выгорели дотла. Он нарисовал, как в петле болтается товарищ Козлов, и старик… Стоп! Тот рисунок Виктор стер, и товарищу Козлову сразу полегчало. Почему же ночью он умер от удушья?
Да, с чудесной страничкой необходимо быть очень аккуратным, очень!
– Пойдем помянем покойничка, – предложил напарнику Михалыч после окончания работы. Молчаливый водитель укатил в гараж, и сборщик повел Виктора во двор соседнего со зданием банка сталинского дома. Там почти совсем не был слышен шум Ленинградского проспекта, зато имелись скамеечки, одну из которых уже облюбовали четыре или пять инкассаторов. Виктор с Михалычем присоединились к коллегам, выложили на лавочку скромную закуску, открыли бутылку.
В этом дворе инкассаторы никогда не шумели, задерживались ненадолго, пустую посуду за собой не оставляли, не мусорили, и жильцы относились к работникам опасной профессии понимающе – не скандалили и милицию, чтобы разобраться с пьянчужками, не вызывали. Впрочем, если бы даже милиция и приехала, то уж кого-кого, а инкассаторов, даже вдрызг пьяных, забирать в отделение никто бы не стал – зачем портить отношения с полезными людьми.
Теперь вообще выпили молча и не чокаясь. Козлова никто из присутствующих не любил, но все-таки – коллега.
– Витек, а ведь ты последний с товарищем Козловым маршрут катал, – чуть погодя сказал рослый парень по прозвищу Боярин. – Может, объяснишь, нам, боярам, почему он с пустым портфелем домой пришел? Ведь не ограбили же его по дороге – до дома от банка всего метров триста!
– Мы с Джоном Маленьким сами ничего не поняли, – пожал плечами Виктор. – Джон Маленький поначалу все его подкалывал, мол, не задушит ли жаба забирать всю халяву из магазинов только себе? Ну а Козлов огрызался, огрызался, но портфель все наполнял и наполнял…
Виктор замолчал, уставившись на бутылку в руках Михалыча. Тот все понял, разлил оставшуюся водку по подставленным стаканчикам.
– Не томи, боярин! Дальше-то что было?
– Дальше товарищу Козлову вдруг как-то резко попло-шало и так же резко отпустило. Мы ему с Джоном Маленьким, мол, давай в больницу. Но тот – ни в какую. А потом открыл свой портфель и стал все из него доставать и нам отдавать.
– Ни себе фига! – удивился Боярин, а вместе с ним Михалыч и все остальные. – Чтобы Козлов с кем-то поделился?!
– Мы сами охалпели, – продолжил рассказ Виктор. – А сборщик открыл бутылку, выпил ровно дозу и оставшееся нам с Джоном Маленьким отдал. После чего говорит, побегай, мол, Витек за меня остаток маршрута, мол, все чаевые – твои. Мол, не говорите потом, что я куркуль и меня жаба душит…
– Вот это да! – присвистнул кто-то. – Надо же, как человек перед смертью изменился.
– И чего дальше было? – не отставал Боярин.
– Дальше? – Виктор шмыгнул носом.
Понятливый Боярин тут же извлек откуда-то очередную бутылку.
– Поник он как-то, домой шел, еле ноги переставлял. Может, предчувствовал? – Теперь уже Виктор обратился к слушавшим его коллегам.
– Да, предчувствие – это такая вещь, – покачал головой Михалыч, и все тоже понимающе покачали головой. – Разливай, Боярин, по крайней, да пора по домам…
Проснувшись на следующий день ближе к обеду, Виктор первым делом полез в письменный стол, выдвинул верхний ящик – беспорядок наблюдался, чудесная страница – нет. Не оказалось ее и в среднем, и в нижнем ящиках. Он еще раз проверил все ящики. Куда подевалась? Не мог же ее стащить Никита? Скорее всего, вчера ночью сам по пьяни куда-то ее переложил. Куда? Как говорила его бабушка: «Подальше положишь, поближе возьмешь». Все верно, но при условии, если куда-то что-то прятать на трезвую голову.
Начиная паниковать, Виктор побежал на кухню, сунулся в мусорное ведро – нет, заглянул в совмещенный санузел, помнится, он соврал Никите, что использовал страницу как туалетную бумагу. А вдруг вчера, придя домой, он и в самом деле… Нет, нет! Виктор вернулся в комнату и остановился напротив гардероба с установленной наверху книжной полкой. Он с детства любил книги, но в Москве что-то, по-настоящему стоящее, всегда было дефицитом, хорошо хоть, иногда выручала библиотека, в которую он, благодаря бабушке, записался еще дошкольником…
