– Какой еще операцией? – обомлела Елена.
– Какой… На груди, конечно, – кивнула на ее грудь дочь. – Ты долго нам ничего не говорила, думала, у тебя рак. Слава богу, все обошлось. Это не рак.
– Это не рак, – пробормотала Елена, сердце ее бешено колотилось. – А где Клава? – спросила она, озираясь по сторонам.
– Дома, – отвечала осторожно дочь. – У себя.
– Разве она не жила здесь, со мной? – спросила Елена и, смешавшись, поправилась: – Со своей внучкой и Сашей? Ну, когда я пропала-то, помнишь?
Алевтинино лицо вытянулось и напряглось, она сказала:
– Мама! Ты опять! Никуда ты не пропадала, ты всегда была с нами. Всегда. И ты не была маленькой девочкой, забудь ты наконец про это! У тебя же не маразм! Не деменция! Не болезнь Альцгеймера! Не бредовый психоз! После операционного шока, доктор сказал, ты вернешься к нам. Он почти твердо обещал это! Видишь, тебя даже выписали! Мама, очнись же наконец! – Алевтина плакала, кричала и вела себя как ненормальная.
Елена все поняла – это заговор, они сговорились выдавать ее за психическую. Хотя сами сошли с ума. Алевтина, во всяком случае, точно сошла. Так нормальные люди себя не ведут. Надо позвонить Клаве…Она постаралась подыграть дочке и сказала, что конечно же никогда не была маленькой девочкой… куда уж ей. И дочь, услышав эту потрясающую новость, успокоилась. Елена постаралась выпроводить ее. Все это ей очень не нравилось.
Едва за Алевтиной захлопнулась дверь, как она тут же набрала номер сестры и, когда Клава подняла трубку, начала издалека, спросила, не вернулся ли Геннадий, он не вернулся, живет ли Лида со своим парнем, оказывается, живет, потом поинтересовалась, почему Клава уехала от нее, ведь им так весело было вместе, совсем как в детстве, помнишь, сестра? Клава неуверенно отвечала, что помнит. Но когда Елена с подковыркой спросила ее про месяц мунихион, ждет ли она следующего-то мунихиона, Клава как-то напряглась на том конце провода и ответила не сразу, дескать, какой такой месяц мунихион, она ничего не знает, дескать, я не я и хата не моя. Елена поняла, что и Клава состоит в заговоре. Она предчувствовала, что такое может быть, но верить не хотела.
Елена собралась и вышла на улицу, она отправилась в школу, каникулы еще не закончились – и школьный двор пустовал, но завуч оказалась на месте. Елена сунула ей коробку конфет, ни за что ни про что, и завуч расплылась в улыбке, а она поинтересовалась, сколько человек будет в Сашином одиннадцатом классе, не уехал ли кто, нет ли новеньких, а потом небрежно спросила про шестой класс, мол, у соседки внучка перешла в шестой, Тая Забарова, так вот, мол, соседка жаловалась, что подружек у нее нет, была одна, Лена Лебедева, да вот, будет ли, нет ли девочка учиться в этом году, соседка не знает… Завуч сказала, что нет, не будет, она переехала в другой город.
– А долго эта Лена училась у вас? – спросила Елена, с замиранием сердца ожидая ответа.
– Да нет, недолго, она пришла в класс в самом конце учебного года. А почему это вас интересует?
Елена махнула рукой, дескать, ей-то что, ей это совершенно безразлично, да вот соседка обмолвилась как-то об этой девочке, она потому и спрашивает, просто разговор зашел. И Елена ретировалась из кабинета.
Это посещение ее обнадежило: значит, не все в заговоре, кого-то не успели еще предупредить. Была, выходит, девочка-то! Была, говорят, только вся вышла. Что-то уж слишком вовремя уехала Лена Лебедева! И что – однофамилица, что ли, с Клавиной внучкой? Журналы-то школьные ведь не подделаешь, там в списках есть Лена Лебедева. Да и детей в заговор не вовлечешь, дети правду скажут, им рот не заткнешь, ребятишки знают, что была Лена Лебедева, и все тут, хоть ты их режь!
Только как возник заговор? С какой целью? Зачем им это надо? Почему они хотят лишить ее прошлого? Лишить воспоминаний, целого куска жизни! И какого куска! Пускай будущего не случилось, но было же начало! И была жертва! Да, самое главное – была жертва, она пожертвовала ради них всем, а они… Сама, считай, легла под жертвенный нож! Молодость на них положила – и вон что получила взамен! Ладно, они этого не оценили, черт с ними! Но нагло замалчивать, делать вид, что ничего не было… Что совсем этого не было! Как будто она не жила на свете и ее жизнь не в счет! А только их жизнь, вот в эту минуту проходящая жизнь, считается взаправдашней, а то время, когда жила она, когда она была молода и прекрасна, – несчитово! Не выйдет! Нет, не выйдет, господа сегодняшние!
К вечеру опять явилась Алевтина, принесла продукты, как будто мать у ней безногая да безрукая, сама не дойдет до магазина! Елена живо отстранила дочь от плиты, взялась жарить-парить, варить настоящий кофе, как Боря, бывший муж, любил. Спросила у Алевтины, как Самолетов-то поживает, не женился еще? Та пожала плечами:
– Ты же знаешь, меня это не интересует.
– В тюрьме-то недолго его тогда продержали, обошлось все? – прихлебывая чай (кофе она себе не позволяла, только других кофеем потчевала) полюбопытствовала Елена.
– В тюрьме? – всполошилась Алевтина. – В какой еще тюрьме? Я ничего про это не слышала. – И опять она уставилась в нее тем взглядом, дескать, ага, понятно, опять у матери с головой не в порядке, крыша, дескать, едет.
– Сергея-то ты не оценила, дочка, – сказала ядовито Елена. – Я так понимаю, хороший он был мужик, держаться надо было за него руками и ногами. А этот Пачморга ведь еще неизвестно…
– Какой Пачморга?! – воскликнула, руки в боки, Алевтина. – Врач-то твой? Да нужен он мне больно!
– Какой еще врач? – залепетала Елена. – Никакой он не врач! Он же из милиции, тьфу, полиции!
– Не знаю, какой такой Пачморга в полиции работает, а твой лечащий врач в… ну там, где ты лежала: Николай Иванович Пачморга.
Сердце Елены ухнуло, и покатилось, и покатилось… Николай Иванович Пачморга – врач в психушке, вот что хочет Аля сказать, да не может выговорить.
На следующий день Елена отправилась в больничный городок. Доехала, как положено, на 122-м автобусе, пошла в регистратуру, спросила Николая Ивановича Пачморгу… Сказали, что он в отпуске. Ага, обрадовалась Елена, концы-то с концами и не сходятся! В отпуске он… вот насмешили! На словах-то все есть, а на деле – ничего! Да и чьи это слова-то, одной Алевтины! Да Клавы, которая мямлит не разбери чего. Да она и всегда такая была! Клаву напугать – раз плюнуть! Тем более корреспондентке НТФ! Бедная Клава думает, что Алевтина всесильна, раз на центральном телевидении работает. А вот нету же Николая Ивановича Пачморги! В отпуске, дескать… Конечно, Аля просчитала, что она сюда пойдет, дала взятку этой регистраторше, вот и все дела. Ну, ничего, ничего!
Елена стала озираться по сторонам, если она тут лежала, неужто ничего не вспомнит?! Походила по коридорам, дошла до какой-то двери, куда ее не пустили. Нет, ничего ей здесь не знакомо. Она вышла и снаружи оглядела здание с решетками на окнах: нет, ничего она тут не помнит. Мимо психушки она, конечно, сто раз проходила, да вот не далее, как… ну да: когда шли к моргу с Поликарпом и Сашей, чтобы выкрасть тело кентавра и похоронить его.
