– Откуда он знает наш язык? Ведь ты говорил, твой отец не бывал здесь, в отличие от тебя. Или ты научил его?
– Может быть, он узнал его от меня, а может быть, знал всегда, я не ведаю. Он знает много языков, очень много! И не только человеческих… Он также может сказать, о чем говорят некоторые птицы и звери. И насекомые.
Циклоп незаметно указал ей на отца, и Елена увидела, как кентавр, который камнем приколачивал наконечник, чтоб он крепче сидел на стреле, согнал хвостом надоедливого слепня, а когда тот пересел на его человеческую спину, сказал что-то, видимо, послал подальше, но слепень и не думал убираться, тогда кентавр развернулся и без долгих разговоров прихлопнул насекомое.
– Знание языков может очень пригодиться на жизненном пути, – назидательно добавил циклоп. – Хотя не всегда это знание помогает, даже одинаковые не могут договориться, а уж отличные друг от друга – тем паче.
– Поликарп, а как нам его называть? – спросила Елена. – Мне как-то неловко звать его Мироном, ведь он – старик, как его по батюшке?
– Можешь называть Иксионидом, – сказал Поликарп. – Или Иксионовичем, если тебе так удобней.
Навесной мост, зияя свежими дырами, висел над пропастью. Елена совсем про него забыла, как же они вернутся?! Кентавр, который покончил со стрелами и сунул их в колчан, сплетенный из корней аира, отдал оружие Александру, взглянул на нее и сказал:
– Садись на меня, прекрасноволосая. Я перенесу тебя на ту сторону.
Елена пожимала плечами, не решаясь на такой вопиющий шаг.
– Это большая честь, – сказал циклоп, – не много найдется таких, кто удостоился проехаться на батюшке.
Она подошла к кентавру, не зная, как взбираются на такое создание… Поликарп подсадил ее – и она оказалась на крупе Мирона. Поводьев, конечно, не было, держаться за человеческую, мужскую шею или грудь ей не хотелось, в этом было что-то непристойное, хотя он и был старик… «А ты-то кто, – оборвала себя Елена, – три месяца, как молодушка, молчала бы уж: старик… Если бы на нем хотя бы рубашка была! Хотя кентавры, наверное, не носят рубашек. Или носят? Но не в волосы же ему вцепляться?» В конце концов Елена решила, что и не держась не упадет, только покрепче обхватила ногами лошадиное туловище, он ведь не станет взбрыкивать? Но когда кентавр, разгоняясь, поскакал к пропасти, Елена невольно обхватила его за грудь, а Мирон, вытянув вперед руки, легко, в три касания преодолел навесной мост, так что ни всадница, ни ездок не поцарапались о железные тросы-перила, и оказался на той стороне.
– Оп-ля! – сказал кентавр, разведя руки в стороны, и обернул к ней бородатое лицо. – Кажется, так говорят у вас в таких случаях?
Елена засмеялась:
– Это в цирке так говорят, когда сделают сальто или что-нибудь такое, акробатическое.
Она соскользнула со спины кентавра на землю и с усилием произнесла:
– Спасибо вам, Мирон Икс-ионович!
Поликарп, когда Саша с циклопом перебрались на эту сторону, спросил отца, не голоден ли он. Кентавр сказал, что здесь достаточно пищи, и даже сверх того, что нужно, и, взмахнув рукой, указал на росшие вокруг деревья и кусты:
– Вон яблоня, чьи плоды обещают бессмертие, а здесь наклонился над нашей тропой кизил, вещее дерево Крона, и ягоды уже поспели, а вдали виднеется многолиственная груша, посвященная Гере.
Смеркалось. Луна, мелькавшая между верхушками деревьев, постепенно наливалась золотым сияньем; оживали звезды, крестя сверху землю. И светлячки, лунные детки, подмигивая, посверкивали во тьме зарослей.
Поликарп предложил переночевать здесь, в этом реликтовом лесу. Мирон, соглашаясь, сказал, что по пути сюда приметил одно хорошее место.
– Скажите, Мирон Иксионович, – почти не споткнувшись, произнесла Елена, – вы все время так и просидели в той пещере и никуда оттуда не выбирались?
– Можешь звать меня просто Мирон, прекрасноволосая. Так и тебе будет проще, и мне привычнее, – сказал кентавр, на ходу раздвигая руками ветви, преграждавшие путь. – Да, я так и просидел в этой пещере, потому что она напоминала мне дом. Оказывается, стар я стал для новых впечатлений. Мне хватило тех, что я получил в первый мой день в вашем мире.
В это время они подошли к развалинам крепости, и Мирон сказал, что это и есть то хорошее место, которое он имел в виду.
Для себя и Саши Елена сварила суп из тушенки, а для отца с сыном пожарила на угольях толстые стебли огуречной травы, как научила ее покойница тетя Оля Учадзе. О том, кто ее убил, они, как уверял их Поликарп, и должны были теперь узнать наконец. Но циклоп пока не заводил разговор о главном, как будто забыл, для чего потащил их на поиски отца-следователя.
Елена решила, что кентавр, так же как и циклоп, не притронется ни к чему из людских запасов, и ошиблась – он съел сгущенное молоко, после чего сказал, что, видимо, это и есть амброзия, которую едят боги, довелось попробовать перед смертью, – а из банки тотчас же сделал подобие стакана и велел положить его «стакан» в рюкзак. Кентавр, подперев щеку рукой, лежал в некотором отдалении от костра, один занимая столько же места, сколько они втроем.
– Батюшка, отчего вы заговорили о смерти, – произнес Поликарп, устремив свой глаз в седобородое лицо кентавра.
– Потому что я стар, сын мой, а каждый старец должен ежечасно помнить о том, что ему предстоит.
– Только ли поэтому? – с сомнением в голосе проговорил Поликарп, а пламя костра, который горел теперь только для того, чтобы объединить их всех вокруг себя, отражалось в его глазу.
Кентавр пристально поглядел на циклопа:
– Хорошо, сын мой. Я знаю, что ты видишь правду. Недаром ты мой лучший ученик.
Поликарп, как бы защищаясь от хвалебных слов, поднял руку.
– Я не говорил тебе этого прежде, и, может быть, напрасно. Поскольку ты не доверяешь своему взгляду. А взгляд твой верен. Очень рано, когда я был так же юн, как быстроногий, – обратив свой взор на Сашу, продолжал кентавр, – я узнал, что… умру на Кавказе. Увидеть Кавказ означало умереть. Кавказ нес в себе погибель. Но дело в том, что я не собирался когда-либо отправляться на Кавказ. Путешествие в Колхиду было большой редкостью, лишь самые смелые из мореходов отваживались на такой шаг, а я никогда не был мореходом. Я был врачевателем, также мне доверяли детей, чьим воспитанием я занимался, но и только. Я никогда не был героем и не собирался им становиться.
– Ты воспитывал героев, – уточнил циклоп и, поймав полунасмешливый взгляд кентавра, смешался и махнул рукой: – Разумеется, я имею в виду не себя. Прости, отец, что прервал тебя.
Кентавр продолжал:
– Да, я пытался воспитывать героев. Некоторым суждено было стать героями. Будучи учителем, я, конечно, владею воинским искусством. Но мы отвлеклись. Я просто не представлял, каким образом попаду на Кавказ. Время шло, я старел, и крамольные мысли о вечной жизни закрадывались в мою бедную голову. Тем паче что, по одному случаю, в руках у меня оказалось средство, которое могло вернуть молодость…
