– Ба, ну какой от тебя толк! – И, смешавшись, докончил: – От того, что ты будешь ходить за мной. Что ты сможешь сделать, если они появятся?..
Елена не знала, что она сможет сделать, но хотела во что бы то ни стало быть в ту минуту рядом.
Они вместе набрали ведро желтой алычи на ближайшем к дому дереве – и опять ничего подозрительного по дороге туда и обратно не обнаружили. Елена варила на зиму Сашин любимый алычовый джем – так же она варила алычу и в прошлом году, и в позапрошлом, и пять лет назад, и десять – и до того забылась, что, помешивая в тазу деревянной ложкой и очнувшись, вся передернулась от ужаса, увидев черенок в чужой цыплячьей ручонке. Старая тетка Елена все еще жила в ней, все не хотела сдаваться, качала свои права. Тьфу на нее совсем!
Как-то раз Алевтина, вернувшись из очередной командировки, зашла проведать сына. Елена варила кофе в турке, слушая, как Алька хвалит ее, называя «приспособленным к жизни ребенком». Вот вам и западное воспитание, говорила она, повезло вам, тетя Клава, с внучкой.
– А мой оболту-ус, – шутливо треснула она Сашу по макушке, причем для этого ей пришлось стать на цыпочки. – Устали вы, тетечка Клавочка, с ними двумя!
Клава пожала плечами, как бы говоря: а что делать!
«Это Клава-то устала! – возмутилась про себя Елена. – Да она тут как в санатории: все подадут, все поднесут». Разливая по чашкам на славу сваренный кофе, Елена покосилась на Алевтину: неужто вкус кофе не напомнит ей о матери, о том, что мать-то варила в точности такой кофе, не заронит некую мысль, что уж слишком приспособленный ребенок эта Лена Лебедева, для неполных одиннадцати лет? Но Алевтина только сказала:
– Мама любила кофе по-турецки…
Как же, мама любила! Мама предпочитала чаек с вишневым вареньем, а они с отцом пили кофе. Боря, бывший муж, очень любил сваренный ею кофе, она сама зерна обжаривала, молола на ручной мельнице и варила, а растворимый кофе он называл пойлом. Вот так помрешь, и будут тебя поминать не пойми чем. Мама пельмени очень любила или мама пирожки любила с мясом, тогда как мама для вас старалась, а ей и куска хлеба со стаканом кефира было достаточно.
Крутясь вокруг дочки, которую навострилась уже звать тетей и на «вы» – как та ей в первый же день наказала, после того как она по привычке назвала ее Алей и на «ты», – и слушая про очередную сенсацию, которую раскопала Алевтина, Елена думала: знала бы ты, дорогая корреспондентка, какая сенсация ходит у тебя под самым носом!
Она, как и прежде, не пропускала ни одного Алевтининого репортажа. Когда дочка только-только стала появляться по центральному каналу, Елена названивала Клаве и всем своим знакомым, предупреждая, чтобы во столько-то обязательно включили телевизор: в новостях Алевтину будут показывать. Теперь они вдвоем с Клавой садились к телевизору и ждали, когда покажут Алю. А Саша давно уже привык к тому, что гораздо чаще видит мать по ту сторону экрана, чем по эту.
Елене, как малолетней, не положен был кофе, и она пила чай с конфетами, которые принесла Алевтина. Александру дочка позволила выпить кофе, и Елена – про себя, конечно, – покачала головой. Что она могла сейчас сказать? И кто бы стал ее слушать?!
Алевтина рассказывала, что бывший борец Слава Кучкин, которого подозревают в двойном убийстве – тети Оли Учадзе и Елены Тугариной, – отметает все подозрения, касающиеся гражданки Тугариной, так передавал ей Николай Пачморга. Хоть бы и вовсе не признался, говорила Алевтина, все же так остается хоть какая-то, пусть иллюзорная, надежда.
Клава, поглядывая на Елену, гнула свое:
– Нет, Алевтина, вот чует мое сердце, жива моя сестра, жива! Жива – и, может, даже слышит нас сейчас…
Алевтина с укоризной смотрела на нее:
– Она только с того света может нас слышать. Не надо, не надо меня утешать, тетя Клава, вы же знаете: я сильная, я справлюсь.
Но Клава, в порыве усердия, нашла новые слова:
– Я к бабушке одной ходила, гадалке, фотографию Елены носила…
Елена под столом пнула ее, ну, сейчас чего-нибудь сбуровит, расстроит девку, вот кулема, сказано, кулема, кулема и есть! Клава, ойкнув, замолчала. Алевтина, не дождавшись продолжения, покачала головой:
– Это все смешно, тетя Клава, все эти маги – белые, черные, колдуны, ведуны и вещуньи, которых сейчас столько же, сколько раньше было комсомольцев в комсомольской организации, наобещают вам с три короба: и любимых-то они вернут, и пропавших найдут, и даже мертвых оживят! На словах, всё на словах! Одно только вытягиванье денег. Вы сколько ей заплатили, бабушке этой?
Клава смешалась, потом брякнула:
– Десять рублей.
Алевтина пожала плечами:
– Ну-у, это копейки, порядочный раскрученный маг берет в десятки, а то и в сотни раз больше. Подождите-ка. – Алевтина взяла газетку с программой передач и объявлениями, валявшуюся на холодильнике, и сказала: – Вот, смотрите, тут на одной полосе десяток объявлений от всех этих магов и целителей. Вот, к примеру, магистр международного класса предлагает свои услуги, – и Алевтина стала читать замогильным голосом: – «Мощный приворот-отворот по фото или имени с пожизненной защитой за 13 дней. Возврат любимых по крови. Уникальными древними ритуалами высшей магии избавим от алкоголизма, наркомании, ожирения, курения, порчи и т. д. Профессиональное предсказание судьбы. Выигрыш в суде. Гарантия 100 %». Выигрыш в суде – это что-то новенькое, раньше такого не обещали, – заметила Алевтина. – Значит, есть спрос, пошел народ судиться. На спрос – и предложение. Что вы хотите: первобытный капитализм! Или вот: «Ведущий магистр, признанный ученым советом… – Интересно, что это за ученый совет?.. – колдовской силой выполнит работу любой сложности». Да-а, это вам не хухры-мухры! А вот еще: «Ведущий маг России», – стоит восклицательный знак, – дает такое объявление: «Могущественный приворот-отворот любого указанного вами человека, с защитой и наказанием соперниц и соперников». За голову хочется схватиться! – воскликнула Алевтина. – И вы к ним ходите! Лучше бы в церковь сходили, свечку поставили!
Тетя Клава, поглядев на оцепеневшую Елену, замахала руками:
– Ни боже мой! Не вздумай, Алевтина, ходить и за упокой ставить, Христом Богом тебя прошу!
Елене вовсе не улыбалось, что за нее, живую, начнут ставить поминальные свечи. Одно время она хотела дать дочери какой-нибудь знак, чтобы успокоить ее, письмо, например, написать, но потом оказалось, что почерк у нее изменился до неузнаваемости, стал неуверенным, детским, по пальцам – и почерк. И потом, писать – только травить Алевтине душу, да и полиция примется опять искать, на кого бы повесить это дело. Как же, не у кого-нибудь – у корреспондентки НТФ мать пропала, и никаких следов найти не могут! Конечно, то, что на невиновного в данном случае Славу Кучкина свалили ее исчезновение, тоже было нехорошо, но на нем, говорят, столько висит, одной жертвой меньше, одной больше, в его судьбе это мало что изменит, да и высшей меры у нас теперь нет: бей, режь, была бы охота.
