– Почему мне?
– Да потому что это ты его погубила, разве нет?
– Это Цецилия, – прошептала Троянда, но Марко покачал головой:
– Придумала все Цецилия, но ведь не она была той монахиней, которая совратила Гвидо! Да, я все знаю. Цецилия мне призналась перед смертью. Ничего не утаила. Мы ведь с ней знакомы давно, еще с того дня пятнадцать лет назад, когда я продал тебя в Мизерикордию. А потом, когда я понял, что не призрак Анисьи донимал меня в тот страшный день, а живой человек, и что только одна душа могла знать обо мне и Анисье, я снова пришел в монастырь, но Цецилия сказала мне, что ты сбежала к богатому любовнику и мне тебя не достать. Я и не пытался… я думал, что твоя месть была справедливой, но она уже свершилась, и мне нечего больше бояться. Но тебе было этого мало! Ты не успокоилась до тех пор, пока не отняла единственного человека на свете, которого я любил… после того, как умерла твоя мать.
– После того, как ты убил мою мать, – пробормотала Троянда, и Марко обреченно опустил голову:
– Убил, да… Но и ты должна была убить меня, меня! Почему ты погубила Гвидо?!
– Я не знала, что он твой брат, клянусь! – горячо сказала Троянда. – Я пыталась спасти монастырь, действовала по наущению Цецилии… да сгноит Господь ее дьявольскую душу.
– Сгноит, сгноит, – успокаивающе кивнул Марко. – И она это знала, она так и извивалась вся, будто ее уже поджаривало адское пламя, когда ползала у меня в ногах и молила о пощаде. Но разве я мог пощадить ее, когда увидел, что Гвидо мертв?
Троянда взглянула на него, и слезы навернулись на ее глаза. Марко слабо улыбнулся:
– Тебе жаль меня? О да… спасибо тебе за это. Я ведь и за тебя отомстил, когда прикончил Цецилию, верно? Хотя сначала у меня и в мыслях не было ее убивать. Я угрожал кинжалом, да, но лишь пытаясь заставить ее помочь мне спасти брата. Я пробрался к ней ночью и так напугал, что она согласилась провести меня сюда через потайной ход. Я хотел увести его, а ее запереть здесь. Но он умер… умер задолго до моего появления!
– Он убил себя сам? – спросила Троянда, осторожно касаясь влажных, мертвых волос.
– Да, сам. Он не стал ждать, пока закончатся его хлеб и вода и смерть придет за ним во мраке. Он шагнул к ней навстречу при свете, без страха. Как воин. Как мужчина! Он был настоящим мужчиной, а не просто телом в сутане!
– Да, – отозвалась Троянда, – он был мужчиной…
Что-то шевельнулось рядом. Она подняла голову и почти удивилась, увидев Григория. Она и забыла о своих спутниках. А ведь они все время были здесь и слышали каждое слово этого странного разговора. И теперь Григорий понял… что он понял? А может быть, он толком не знает итальянского, и все, о чем здесь говорилось, прошло мимо его ушей?.. Ладно, сейчас это не важно. Надо уходить отсюда!
Вдруг Васятка, немо замерший в углу, резко шагнул к двери, ведущей в коридор, и сделал всем знак молчать. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь дыханием и потрескиванием фитилька в светильнике, и в этой тишине Троянда отчетливо расслышала торопливые шаги.
По коридору кто-то шел, и не один человек – несколько!
– Ключи! Принесите ключи! – послышался мужской голос.
– Они у аббатисы, – отозвался другой.
– Ну так сходите за ней. Пусть она покажет вам другой ход, перекройте его. Я сам слышал крик и голоса из этой камеры, и я должен удостовериться, что заключенный не сбежал.
– Ну, аббатису им долго придется искать, – пробормотал Марко, снимая с пояса Цецилии связку ключей. – Да и это – тоже.
– Надо уходить! – воскликнула шепотом Троянда. – Иначе они взломают дверь.
– Уходите, – кивнул Марко. – А я останусь с Гвидо.
– Нет, ты что? – ахнула Троянда. – Тебя же сразу прикончат!
– Да ведь я уже сам себя прикончил, разве не видишь? – слабо вздохнул Марко. – Уходи, спасайся! Только… напоследок… скажи, что прощаешь меня!
Тяжело, с трудом он опустился на колени перед Трояндой. Опустил голову, и тусклый свет позолотил обильную седину, покрывающую волосы, которые Троянда помнила жгуче-черными, зловеще-черными.
Слезы подступили к глазам, и Троянда зажала себе рот. Все мелькало перед ее глазами, кружились в хороводе лица матери: живой, смеющейся и мертвой, окровавленной; Аретино с его дьявольской улыбкой, в дьявольском красном плаще; Цецилия, Пьерина подмигивали, сменяя одна другую; Гвидо, залитый серебряным лунным светом, простирал к ней руки; Гликерия, лучась улыбкою, что-то беззвучно шептала – может быть, пела колыбельную забитой, насмерть перепуганной девочке, которая жалась к ней в поисках единственного прибежища в этом огромном, враждебном, чужом мире… куда она была брошена злою волею человека, который теперь стоит перед нею на коленях и молит о прощении…
Вся жизнь ее, вся ее загубленная, исковерканная жизнь пронеслась перед мысленным взором Троянды, и она заломила руки, замотала головой, чтобы не слышать тихого, отчаянного рыдания. Ей было жаль его, мучительно жаль… и все же она не могла переломить себя и даровать ему то прощение, о котором он просил.
И верно, Марко понял, что молит о несбыточном. Тяжело поднялся; не глядя на Троянду, кивнул на темное зияние тайного хода:
– Ну, Бог тебе судья. А теперь идите… нет, бегите! – вскричал он в следующую секунду, ибо в дверь вдруг заколотили чем-то тяжелым: верно, не найдя ключей, стража принялась сбивать замок.
Григорий шагнул к двери, выхватил кинжал, но Марко преградил ему дорогу. Глаза его были прикованы к Троянде:
– Нет, умоляю… Уведи их. Уходи сама, спасайся. Ты не можешь меня простить… что же, пусть так, но позволь мне хотя бы умереть за тебя!
Помедлив, Троянда кивнула. В этом она не могла ему отказать! И, перекрестив Марко на прощание, она взяла Григория за руку и потянула к потайному ходу, возле которого уже приплясывал от нетерпения Васятка. Он ринулся по лестнице, но Троянда задержалась: предстояло еще запереть дверь. Григорий тоже остановился. И пока Троянда искала секретную педаль, пока часть стены медленно и тяжело возвращалась на свое место, они могли видеть, как распахнулась дверь и несколько вооруженных людей ворвались в келью. Лишь на миг приостановились они при виде двух мертвых тел, простертых на полу, а потом всем скопом набросились на единственного живого. Его, безоружного, беззащитного, которого уже бояться было нечего, сильно ударили в голову, отрубили руки, нанесли ему несколько ран в лицо и по всему телу, но Троянда знала, что Марко возвратил свой дух Создателю еще прежде, чем стражники сочли его мертвым и бросили. Она не сомневалась: Марко умер, еще когда увидел мертвого брата. А может быть, гораздо раньше: когда убил ее мать.
Глава XX
Возвращение Розы
Троянда не помнила, как они скатились по лестнице, как выбрались из монастырских садов. Наверное, она лишилась сознания еще в подземном переходе, потому что ощущение жизни вернулось к ней вместе с дыханием прохладного ночного ветра, и затхлым запахом воды в canaletto, и торопливым плеском весел. Темные фигуры сгибались и разгибались, сильно посылая лодку вперед: Григорий с Васяткою гребли что было мочи, а Троянда полулежала, свернувшись, на корме, и холодные брызги, срывавшиеся с весел, иногда окропляли ее ледяной лоб.
