Ей не раз приходилось убеждаться прежде, что Цецилия, при всей своей изощренной хитрости, бывает на редкость беззаботна. Вот и сейчас: она настолько была уверена, что с гибелью Троянды не осталось ни одного человека, знающего ее тайну, что оставила ход без охраны. Выходило, что хоть за это Троянда могла поблагодарить аббатису… хоть за это! И она почти уверилась, что безумное предприятие их окажется все-таки не столь уж безумным, когда впереди вдруг блеснул свет.
Все трое вжались в стены и перестали дышать. Григорий заслонил собой Троянду: не только чтобы уберечь ее от опасности, но и прикрывая ее белую рубаху, которая предательски светилась в темноте. Как глупо, что они не подумали об этом раньше! Чудо, если их не заметят!
Прошло несколько томительных мгновений, однако никакого движения в коридоре не было слышно. Свет неподвижно мерцал, и постепенно испуг Троянды схлынул и до нее начало доходить, что они остановились в двух шагах от потайной двери. И дверь… эта дверь почему-то открыта, а свет льется из кельи искушений.
Что все это значило? Кто-то пришел проведать узника? Но почему через тайный ход? Хотел сохранить в секрете свой визит? А может быть… Мысль, мелькнувшая средь сонма других, была столь нелепа, что Троянда даже рукой махнула, словно отгоняя ее. Может быть, в выжженной душе Цецилии вдруг проклюнулся крошечный росточек жалости и она явилась к человеку, которого хладнокровно, обдуманно обрекла на бесчестье, мучения, смерть, чтобы если и не спасти его, то хоть отсрочить неумолимую гибель? Может быть, Цецилия тайком принесла Гвидо съестные припасы и воду?..
Раскаявшаяся Цецилия? Милосердная Цецилия? Да такого и представить себе нельзя! Но тем более на это стоит посмотреть.
Стиснув руку Григория в знак того, что он должен оставаться на месте, Троянда крадучись приблизилась к двери, надеясь, что, если Гвидо или Цецилия все же заметят ее, она как-нибудь сойдет за призрак.
Увы… не удалось! Призраки ведь молчат, а Троянда не смогла сдержать испуганного вопля, когда увидела… увидела Цецилию, лежащую посреди кельи, разбросав руки и выгнувшись дугой. Грудь ее окаменела в последнем вздохе, под сердцем торчал нож, вогнанный по самую рукоять, а над Цецилией… над Цецилией, почти касаясь ее пальцами босых ног, висел человек, уронивший голову на грудь.
Это был Гвидо. Он висел на крюке. И его веревка не оборвалась.
* * *
В тот же миг рядом оказался Григорий: прижал Троянду к себе, а Васятка кинулся вперед, обхватил висящее тело, дернул с силой – и сорвал с крюка. Положил на пол, провел ладонью по лицу, пытаясь закрыть незрячие глаза, но печально отстранился:
– Уже окоченел. Поздно.
Троянда зашлась тихим, коротким рыданием и замерла, уткнувшись в грудь Григория, – без мыслей, без чувств, сознавая и ощущая лишь одно: поздно!
Они пришли слишком поздно: Гвидо умер, и с Цецилией уже не поквитаться, а главное, тот порыв раскаяния, который заставил ее рисковать жизнью своей и других людей и приведший ее сюда, тоже запоздал, ибо смерть Гвидо была начертана в Книге судеб.
Она почувствовала, что рубаха Григория стала мокрой, и поняла, что плачет, давно уже плачет, а он прижимает ее к себе все крепче, гладя другой рукой по голове и тихо шепча:
– Не кручинься, голубка. Судьба… что ж! Бог дал, Бог и взял, ты еще молодая – найдешь свое счастье.
«Нашла уже, – подумала Троянда, вздыхая и касаясь губами его рубахи, теплой и сырой от ее слез. – Это ты…»
Но сейчас мысли такие были постыдны и кощунственны, поэтому она отогнала их и, отстранившись, сказала, стараясь не глядеть в лицо Григория:
– Храни тебя Бог за твою доброту. Но… пора идти.
Васятка вздохнул с явным облегчением и шагнул к потайной двери. Григорий же не двинулся с места:
– Мы пришли за живым… но если хочешь, унесем с собою мертвого. Будет у тебя хоть могилка, куда поплакать придешь.
Троянда задумалась. Обратный путь по узкой, темной лестнице с этим тяжелым, громоздким телом будет тяжел, возможно, и опасен. Риск быть схваченными увеличивается в десятки раз. Да, это так, но… Гвидо заслуживает лучшего, чем вместе с трупами бродяг неприкаянных, преступников, жалких самоубийц быть брошенным в какую-нибудь общую могилу, о которой не будет знать ни одна родная, добрая душа, или просто в море! И если эти люди сами предлагают ей помощь, она примет ее.
Троянда кивнула:
– Мы похороним его здесь, на монастырском кладбище.
– Ночью на кладбище?! – в ужасе выдохнул Васятка – и тут же осекся под мгновенным взглядом Григория.
Троянда приподняла голову Гвидо, но Григорий отстранил:
– Нет, мы сами. Только скажи, Христа ради – это кто? Почему она тут? Кто убил ее?
Он с тревогой смотрел на Цецилию, и Троянде была понятна его тревога. Это для нее Цецилия – враг, предательница, уничтоженная опасность, и все, что она испытывает при виде ее трупа, – это облегчение. Ну а Григорий видит просто убитую женщину – еще молодую, еще красивую, смерть которой необъяснима – тем более здесь, в этой келье.
– Наверное, он убил ее, а потом себя, – со вздохом сказала Троянда. – Но… не знаю, откуда мне знать! И никто не знает, что здесь случилось, кроме них двоих! – Она кивком указала на мертвых – и окаменела, услышав тихий, безжизненный голос:
– Нет. Я знаю… я тоже знаю, что здесь произошло. Гвидо не убивал Цецилию Феррари. Это я убил ее.
В глазах у Троянды все померкло, она повалилась вниз лицом на тело Гвидо, но тут же горячие руки Григория подхватили ее, встряхнули – и жизненная сила перелилась через них в ее тело, заставила очнуться и понять, что этот голос исходит из темного, надежно скрытого тенью угла и принадлежит не мертвому, а вполне живому человеку, который наконец вышел на свет, и Троянда увидела лицо, которое много лет преследовало ее в кошмарах. Лицо Марко Орландини!
Он приблизился, склонился, заглянул в глаза Троянды.
Григорий резко вытянул руку, пытаясь его остановить. Орландини слабо отмахнулся:
– Не бойся. Я ей ничего не сделаю. Это она сделала все, что могла… поквиталась со мной. – Он хрипло усмехнулся. – Думал, не было в моей жизни дня страшнее, чем тот, когда призрак Анисьи явился передо мной. Но нет… увидеть любимого брата в петле – это, оказывается, и есть самое страшное.
– Брата? – прошелестела Троянда сухими губами. – Он твой брат? Монах?..
– Он мой брат, монах, и потому я и продал тебя в монастырь, что не знал для человека участи хуже. Хотел, чтобы Анисья страдала на небесах, глядя на твои земные страдания.
– Страдала?! Но ведь ты убил ее – за что же ей страдать еще? Это ты заслуживал бесконечных мучений! – вскрикнула Троянда.
– Ну-ну, тише, – успокаивающе махнул рукой Марко. – Я свое получил. Куда уж больше! Как это там говорится? «Замышляй и поступай как знаешь, но помни о последствиях». Да, все правда… а тебе тоже надо бы запомнить эти слова, хорошенько запомнить!
