Так вот в чем причина ее инфантильного, почти подросткового поведения!
– Но это было лучше, гораздо лучше того, о чем говорили врачи. Кстати, сами врачи, осматривая девочку – вас – через несколько месяцев, только качали головами и недоумевали – какой прогресс! Как этого удалось добиться?
Они ни за что не могли признать, что простая женщина, без научной степени и даже без высшего медицинского образования, смогла добиться большего, чем все доктора и кандидаты наук. Успокаивались они на известной мысли – мозг очень сложен, и от него никогда не знаешь, чего ждать.
А Шурочка поняла только одно: нужно оградить девочку – вас – от всяких воспоминаний о том страшном дне, о тех событиях. Она считала, что эти воспоминания могут снова сломать тонкий, хрупкий слой возвращенного сознания, как неосторожный шаг по тонкому льду. Поэтому она придумала свою версию гибели родителей, поэтому даже изменила фамилию девочки – вашу фамилию, чтобы ничто не связывало вас с той давней трагедией.
И с меня она взяла слово, что я ничего вам не расскажу, буду хранить тайну того страшного дня…
Аркадий Борисович поднял на Женю глаза, в которых была вина и мольба о прощении – мольба, обращенная то ли к Жене, то ли к давно умершей женщине.
И Женя поняла, что она должна сказать.
– Спасибо, – проговорила она с искренней признательностью, – вы поступили правильно, рассказав мне об этом. Она… моя бабушка сама попросила бы вас об этом, если бы смогла. Теперь пришло время открыть все тайны.
– Вы думаете? – в голосе старика прозвучала надежда.
– Я уверена.
Ерусалимский вздохнул, лицо его посветлело. Видно было, что он сбросил с души неподъемную тяжесть.
– Но только вот еще о чем я хотела бы вас спросить…
Он вздрогнул, словно вернулись все прежние страхи:
– О чем? Я рассказал вам все, что мог… все, что знал… больше мне нечего сказать…
– Еще только одно. Вы не знаете, что эти люди искали? Ведь если они перед смертью пытали моих родителей, значит, они хотели чего-то от них добиться.
– Не знаю, – Ерусалимский вздохнул с облегчением, как будто ждал какого-то другого вопроса. – И никто не знает. Что ценное могло быть в то время у людей на даче?
– Но что-то же они искали… а с моей бабушкой вы об этом не говорили?
– Говорили, конечно. Но Шурочка тоже ничего не знала. Хотя… вряд ли это важно…
В глазах его проскользнула какая-то мысль.
– О чем вы подумали?
– Как-то, через некоторое время после этих событий, Шурочка сказала, что это нападение каким-то образом может быть связано с происхождением вашего отца. Ведь он был из дворянского рода Хомутовых, восходящего к шотландскому роду Гамильтонов. А в старинных семьях иногда хранятся фамильные драгоценности. Или какие-то давние тайны. Вот после этого она и решила изменить вашу фамилию – чтобы ничто не связывало вас с теми событиями.
– И это все?
– Все. Больше она об этом не говорила.
Вернувшись домой, Женя в подъезде столкнулась с почтальоншей Зиной. Зина носила почту в их дом много лет, собственно, столько, сколько Женя себя помнила, и знала всех жильцов.
Тетка она была не вредная, но скандальная, любила поднимать шум на пустом месте, хотя потом быстро отходила. С Жениной бабушкой Зина никогда не ругалась, а очень ее уважала, что-то такое говорила про своего внука Гришку, которого бабушка в младенчестве вылечила от золотухи.
Зина так и говорила – не диатез, не аллергия, а золотуха и почесуха. Бабушка тогда смеялась и отмахивалась – дескать, просто руки нужно чаще мыть, и себе и ребенку, тогда и прыщей никаких не будет, но теперь-то Женя понимает, что бабушка умела зуд заговаривать так же, как зубную боль.
Сын у Зинаиды нигде не работал и только пил, жена бросила его и уехала, оставив маленького прыщавого ребенка – корми, дескать, сам своего урода. Сын за ум так и не взялся, а вместо этого стал пить еще больше, и однажды ему проломили голову бутылкой в пьяной драке. Обычное дело.
Зина восприняла смерть сына довольно спокойно и сосредоточилась на внуке, тут бабушка и помогла.
С Женей Зинаида сталкивалась изредка во дворе, уважение ее к бабушке на Женю не распространялось. Женя не получала писем и не выписывала газет, так что обсуждать им было нечего.
Поздоровавшись с Женей, Зина, поджав губы, проговорила:
– А ты что же за письмом своим не приходишь?
– За письмом? За каким письмом? – переспросила девушка.
– Известно за каким – за заказным! Я тебе извещение в ящик еще когда положила! Ну, ты же у нас барыня!
Какое еще письмо? В жизни никто не писал Жене писем. По электронке – да, бывало, ну еще иногда рекламу какую-нибудь в ящик бросят.
И тут она вспомнила, что тогда, неделю назад, когда началась вокруг нее эта свистопляска, она вытащила из ящика какую-то бумажку. Ну да, похоже было на извещение насчет заказного письма. Женя тогда ужасно торопилась отвезти Расторгуеву бумаги к поезду и сунула извещение в сумку.
– Да что вы, Зина, какая барыня! Честно говоря, я про него просто забыла. Закрутилась…
– Закрутилась она! А я не закрутилась? Ноги у меня не казенные лишний раз бегать!
– Да у меня сумку украли! – бухнула Женя, чтобы противная тетка отстала наконец.
– Сумку? – голос у Зины из сердитого стал сочувствующим. – Много чего там было?
– Да ничего особенного, денег немного…
– И то верно, откуда у тебя много-то, скромно вы с бабушкой всегда жили. Ладно, принесла я тебе это письмо, держи! – и Зина протянула конверт.
– Ой, Зиночка, спасибо вам большое! – С этими словами Женя достала из кошелька купюру и вложила в руку почтальонши.
– Ну, это ни к чему! – Зина изобразила смущение, однако тут же спрятала деньги. – Ну ладно, куплю Гришке конфет…
Зина потопала дальше, а Женя поднялась к себе на пятый этаж, на ходу разглядывая конверт. Конверт как конверт, самый обычный, марки наклеены, на одной цветы, на другой – медведь в лесу. Адресован Корольковой Евгении Михайловне.
Она даже дверь за собой не заперла, до того интересно стало, что там в письме.
Из конверта выпал какой-то потертый картонный квадратик. «Читательский билет», было написано на нем.
Читательский билет в библиотеку имени Писемского на имя Корольковой Е. М. Стало быть, ее, Женин.
Вот интересно, в жизни она не ходила ни в какие библиотеки. Если что-то нужно было в школе – всегда в Интернете можно найти, и ходить никуда не надо.
Тут Женя заметила, что кроме читательского билета в конверте есть еще листочек бумаги. На нем стоял гриф библиотеки имени Писемского и было напечатано несколько слов:
