Красота незыблемая.
— Ну, вы, голубчик, и сморозили. Я если кого-нибудь и беру (верней, раньше брал!), то уж никак не в ученики. И без подмастерьев вполне обойдусь. Хотя в чем-то вы правы: попадись вы мне мальчонкой, я бы вас наверняка через Департамент Надзора в закрытый Кадетский корпус определил. По всем статьям подходите: рост, сила, нечувствительность к внешним раздражителям. Эмоциональные пики сглажены. Вы что, действительно меня не помните? А я-то вас сразу признал…
И бутылочные горлышки в его глазницах к Федору — острыми краями.
Полоснули наискось по памяти-змее.
Вот он, господин хороший, этот ротозей, этот аристократ, этот ДИДЕБУЛИ (ай да слово! и откуда только?..) — вот он, напротив, в цивильном костюме…
— …вы не ожидали нашей встречи, милая госпожа Альтшуллер?
Он стоит перед Княгиней. Смуглый, широкоплечий красавец, одетый почему-то в цивильное. Толстые пальцы вертят брелок: рука из бронзы сжимает меч. Лицо дышит радушием: ни дать, ни взять, встретил приятную знакомую.
И не в морге мордвинском — на бульваре, летом.
— А-а, — само собой выдохнулось у Федора Сохача.
Нагулялся, выходит.
Вкусил барской жизни, пора и честь знать.
Господин понял. Еще раз улыбкой лицо свое тронул. Протянул ладонь, успокаивающе похлопал парня по руке. Толстые пальцы у господина-легавого, рыжей шерстью обросли. Из самого Мордвинска в Севастополь дотянулись.
Бежать?
Куда?!
— Вы, голубчик, лучше кушайте эклер. Сельтерской запивайте. И если увидите милую госпожу Альтшуллер, передавайте ей душевный привет от князя Джандиери. Спросите: почему? Почему я не зову городовых, почему не велю хватать вас и тащить в каталажку?! Все очень просто, голубчик…
Наклонился вперед князь Джандиери. Будто орел на скале добычу внизу углядел, да только сыт орел покуда. И сквозило в наклоне этом: захочу удержать тебя, парень, так один удержу. Без городовых.
А вот не захочу.
Веришь?
— Я теперь частное лицо, голубчик. Вот уже третий месяц. Дачник, понимаете ли, меж иных дачников. Столько лет кричал державе в уши, вопил гласом вопиющего: не ветки, корень рубить надо! Глухая держава оказалась. Маразм у державы старческий. Вот я и подал в отставку; вот держава мою отставку и приняла. Значит, как добропорядочный гражданин, ничем более родной державе не обязанный, я вполне могу сидеть с вами в кондитерской. А после мы разойдемся в разные стороны. Кстати, вот вам моя личная визитная карточка.
Кофейный прямоугольник с золотым обрезом.
Лег перед Федором; выпятился шрифтом.
"Князь Шалва Теймуразович Джандиери; полуполковник в отставке."
— Ваш побег, голубчик… Впрочем, не ваш. Вы там, простите, хвостом случайным болтались. Побег госпожи Альтшуллер и этого… Пикового Валета лег пятном на мою репутацию. Ведь это я их на поселение переводил, под свою ответственность, вот и аукнулось. Ну, и еще кое-что, прежнее, о чем вам знать не обязательно. А я рад. Ей-богу, рад. Оказалось, быть частным лицом гораздо веселее. Это как брать и давать. Знаете, об этом есть у великого Шоты из Рустави?
И князь, зажмурившись, звучно продекламировал:
— Расточая вдвое, втрое, расцветешь ты, как алоэ,
Это древо вековое, чье в Эдеме бытие.
Щедрость — власть, как власть закала. Где измена?
Прочь бежала…
И Федор подавился липким кремом, когда понял — это он, Федюньша Сохач, вслух подвел итог сказанному:
— …Что ты спрячешь, то пропало. Что ты отдал, то твое.
Сжалась крепкая ладонь на Федькином предплечье. Не от желания удержать, схватить — от удивления.
Новые искры сверкнули в бутылочных глазах князя.
— Голубчик! оказывается, у вас это так далеко зашло? И за такой короткий срок? А ну-ка, ну-ка, очень интересно… Давайте со мной на два голоса: мепета шиган сиухве, вит едемс алва ргулиа…
— Ухвса морчилобс ковели, — машинально продолжил парень, катая на языке чужие, гортанные слова, — игица, вин оргулиа.
— Сма-чама-дидад шесарго, деба ра саваргулиа?
— Расаца гасцем шения, рац ара-дакаргулиа…
— Превосходно! Натуральный месхетинец! Голубчик, вы обязательно, обязательно передайте госпоже Альтшуллер о нашей случайной встрече. Я бы с удовольствием поболтал с ней обо всем этом… как частное лицо. Исключительно как частное. Вы мне верите?
— Нет, — Федор допил сельтерскую и поставил стакан на стол. — Не верю. Играете вы со мной, ваша бдительность, как кот с мышью. Мало в острогах народу? не с кем и без Княгини поговорить? Зовите лучше городовых.
Откинулся князь Джандиери на спинку стула:
— Мало, голубчик. Крайне мало. А таких, как госпожа Альтшуллер, и вовсе единицы. Вы что, всерьез полагаете, будто всякий гнилой домушник или, извините великодушно, «фортач» — непременно маг? и непременно в законе?! Братец вы мой, да вам подобных — едва ли десять процентов от всей криминальной среды! Вы — редкость, исключение, а не правило!
Странно: даже при этой пылкой тираде лицо князя оставалось спокойным.
— Голубчик, наше замечательное законодательство просто-напросто вытеснило таких, как госпожа Альтшуллер, на обочину, в тень! Вместо понимания, изучения, лечения, наконец, или радикального вмешательства — резервация! Плохо контролируемая резервация! Вам удивительно это слышать от отставного полуполковника из «Варваров»? Так больше ни от кого вы и не услышите ничего, потому что никто в специфике дела и не разбирается! Ладно, что я вам буду пересказывать суть моего былого рапорта…
Встал князь.
Напомнил:
— Визитку не забудьте, голубчик.
И ушел, не оборачиваясь.
* * *
Как Федор до тех комнат меблированных, где актеры Московские Общедоступные квартировали, добрался — сам не помнил. Будто на веревке парня тянуло, да еще и совсем в другую сторону. Но добрался. Передал корзины кому надо; сдачу до копеечки. Выслушал, чего следует. И овощи дрянные уродились, и укроп некучеряв, и сливы в жмени мятые.
И меду непонятно зачем накупил.
Дурак ты, братец.
Кивнул Федор: да, дурак. Исправлюсь. А в голове другое: врал князь-легавый? правду сказал? как дальше быть?!
Кинулся Рашельку искать. Ушла, говорят актерки, а актеры поддакивают в терцию. Час назад ушла. Ей сегодня не играть. После вчерашнего успеха, когда Розалию Самуиловну без репетиций в спектакль ввели, в фарс ялтинского комедиографа Антоши Чехонте "Вишневая чайка", а Розалия Самуиловна весь зал в лежку уложила, сам генерал-губернатор чуть животик свой изрядный не надорвал — выходной у актрисы теперь.
