Мы быстро возвращаемся в ритм программы и откатываем оставшуюся часть безупречно. Могу поспорить, зрители даже ничего не заметили. Ошибку удалось предотвратить в самом её зачатье, но судьи, конечно, уловили фальшь и вынужденную импровизацию. Финальный аккорд. Мы замираем. Поклон. Аплодисменты. Свет. Можно выдохнуть. Мы уезжаем со льда на скамейку. Как только коньки касаются резиновой дорожки, Оля повисает на мне, утыкается в плечо и начинает беззвучно плакать. Она вцепляется в меня ногтями. Я обнимаю её. Ирина Васильевна говорит, что мы молодцы. Она хлопает меня по плечу, говорит: «Умница», — и чмокает в щёку. Мы садимся на скамейку и ждём оценок. Я всё еще в том же состоянии, когда ничего не имеет значения. Я всё еще не слышу гула стадиона, не думаю ни о ком. Я даже не обращаю внимания на Олины всхлипы, а она просто убита произошедшим. Я складываю ладони вместе и прикладываю к губам словно для молитвы. Я думаю, может быть, судьи не заметили, как споткнулась Оля, может быть, они все разом отвернулись или моргнули, а когда открыли глаза, то мы уже продолжали шаги. А потом было сложное вращение, потом тодес… Может, это они запомнили больше. Ирина Васильевна успокаивает Волгину, что-то говорит, возможно, мне, но я не слышу. Я смотрю на табло и жду оценок. И они удивительные! Просто нереальные. Такого не может быть. Мы уступаем лидерам одну десятую. Вот теперь я выдыхаю. Вот теперь я могу дышать. Я откидываюсь назад и запрокидываю голову. Мы молодцы. Ирина Васильевна подбадривает нас. Волгина рыдает.
Наши соперники из Питера получают низкие оценки. Не слишком, но таких им хватает, чтобы дотянуть только до третьего места. Это значит, что мы вторые. Я набрасываюсь на Волгину и стискиваю её в объятиях. Она рыдает ещё больше. Второе место — это отлично. Честно говоря, я на первое как-то и не рассчитывал. Вторые на России в молодёжке — это офигенный результат.
— Хватит ныть, Оля! — Строго говорю я. — Мы вторые! Это круто!
— Из-за меня… — всхлипывает она. — Я никогда себе этого не прощу…
Я машу на Волгину рукой. Бесполезно с ней говорить. Хотя везёт ей, если это самое тяжёлое, с чем ей приходится смириться в жизни. Я даже завидую. Загнаться бы так из-за ошибки в фигурном катании и никогда себе её не прощать — просто мечта.
Мы проводим некоторое время в поздравлениях родителей. Мои нахваливают нас с Олей, поют дифирамбы Ирине Васильевне. Тренер украдкой, чтобы не ранить чувства Оли, говорит, что я спас ситуацию, а это иногда стоит дороже, чем самый сложный чистый прыжок. Я киваю и пожимаю плечами.
Через некоторое время ко мне подходит парень из Петербурга, тот самый, который со своей партнёршей занял третье место. Его зовут Миша. Я отошёл в сторону от толпы и набираю СМС Диме. Мне не терпится поделиться с ним. Я знаю, что он переживает за меня. Он совершенно ничего не понимает в фигурном катании, но точно переживает и волнуется. Я нажимаю «отправить» и вижу перед собой Мишу.
— Поздравляю! — Говорит он и протягивает руку.
Я пожимаю её.
— Спасибо.
— Ты круто всё сделал! Я восхищён.
Я пожимаю плечами и Миша продолжает.
— Если бы ни ошибка, вы бы уделали этих москвичей.
— Да ладно, как есть так есть.
Мы говорим ещё пару минут о спорте, о планах и завтрашней важной встрече, на которой будут все спортивные шишки, представители школ и вузов, иностранные тренеры. Потом Миша переводит тему.
— Может, сходим куда-нибудь сегодня? Посидим, поболтаем.
— Не знаю, — отвечаю. — У меня Оля, по-моему, не в форме, — я киваю на Волгину.
— Да я не про Олю, — улыбается слишком таинственно Миша. — Мы с тобой, может, просто посидим где-нибудь? Я знаю тут кафе…
— Ну давай… — неуверенно тяну я.
Мне кажется, или этот Миша меня клеит? У меня что, на лице крупными буквами написано, что я педик! У Миши, к слову, не написано ни фига. Мы договариваемся встретиться вечером.
В небольшом кафе с приглушённым светом Миша после получасовой беседы накрывает своей ладонью мою.
— Ты красивый, — говорит он шёпотом.
— Как ты понял, что я гей?
— Своих же видно, — он широко улыбается.
— Мне не видно, — усмехаюсь в ответ я.
— Может, поедем к тебе в гостиницу? А то же завтра эта встреча, и разбежимся все по своим городам.
Ни фига себе он шустрый. Так прямо и неприкрыто предлагает потрахаться. Опять я завидую. Завидую его смелости, его честности. Я бы не смог так. Даже если бы влюбился с первого взгляда, а Миша ведь даже не влюбился. Он просто хочет секса. Он симпатичный приятный парень. Видимо, опытный, так что я соглашаюсь. Только предупреждаю, что надо будет незаметно проскочить, чтобы, ни тренер, ни тем более Оля нас не засекли. Миша только смеётся в ответ. Смеётся так, как будто ему никогда не приходилось прятаться.
Как только мы оказываемся в моём номере и за нами закрывается дверь, Миша сильным движением прижимает меня к стене и крепко целует. Я даже не успеваю ничего сообразить, а Миша уже снимает с меня куртку. Он очень конкретный парень.
— Эй, погоди, — пытаюсь вставить я между его страстными поцелуями, — у тебя презервативы есть?
Сам я как-то не подумал брать с собой резинки на пару дней. Мне и в голову не могла прийти случайная встреча с таким Мишей.
— Есть, есть, — успокаивает меня он, — не волнуйся.
Мы погружаемся в долгий страстный секс. Потом мы лежим на большой гостиничной кровати и курим. Это так здорово. В этом есть какая-то свобода, какая-то её частичка. Когда никто не наблюдает, когда не надо напрягаться и спешить домой, когда ты почти как взрослый, без надзора и отчётов.
— Почему ты не побоялся подойти ко мне и заговорить? — Спрашиваю я восхищенно, почти с завистью. — И потом, в кафе, ты не думал, что я мог просто послать тебя?
— Ну и послал бы! — Хмыкает он. — Что такого.
Я опять смотрю на него и не могу скрыть от самого себя восхищения. Миша выглядит таким уверенным, совершенно не загнанным как я или Димка, или любой подросток гей, которого я встречал.
— Не знаю, — тяну я и пускаюсь в долгие пространные рассуждения о страхе, трусости, непонимании и прочем. — Конечно, когда родители знают, это проще, — добавляю в конце, — но всё равно проблем ведь не решает, верно?
Я поворачиваюсь к Мише — он сидит на кровати и смотрит на меня, выпучив глаза. В один миг он меняется в лице.
— У тебя что, родители знают? — Почти по слогам произносит он.
Я пожимаю плечами и замечаю, как моментально вся бравада Миши, вся его смелость и уверенность в себе уступают место смущению и зависти. Да, теперь, кажется, он мне завидует, а я растерян.
— Ты хочешь сказать, — медленно произносит Миша, — что твои родители приняли твой камин-аут?
— Ну да, — отвечаю. — А твои что, не знают? Я думал…
