— Пойдём, конечно, — отвечаю я.
Димка сидит на дальних трибунах всю тренировку. Мы с Олей катаемся отлично, но она всё время достаёт меня расспросами, что это за друг.
— Ты даже девушку свою ни разу не приводил… — заявляет Оля.
Да, вот этого я и ждал. Как же вы все предсказуемы. Я решаю ничего не отвечать, отмахиваюсь и отшучиваюсь, бурчу что-то себе под нос и постоянно перевожу тему. Хорошо, что есть куда переводить — уже совсем скоро мы едем на Россию. Мы готовы, но чем ближе, тем больше волнение. Слишком многое поставлено на карту. Слишком большой это шанс. Если войдём в тройку, то перед нами с Олей откроются почти все спортивные двери. Тогда я смогу свалить из города. Тогда родителям не придётся горбатиться, чтобы заработать на моё обучение. Я смогу, возможно, даже получить стипендию какого-нибудь иностранного вуза и никогда не вспоминать про школьные будни. Возможно, я тогда смогу даже быть собой и не скрывать больше ни от кого, что я гей.
После тренировки мы с Димкой покупаем кучу еды в Макдоналдсе и снова идём на крышу. Падает мелкий снег. На крышах чувствуешь себя необыкновенно далеко от всего этого городского уродства. Мы курим, едим биг-маки и картошку фри, макаем её в кетчуп, кормим друг друга, смеёмся. Но этот смех, как бы звонко он ни звучал, всегда отдаёт горечью, потому что ни на секунду никто из нас не забывает, что очень скоро надо будет спуститься с крыши и разойтись по домам. Надо будет вернуться в школу, в свои компании. Надо будет снова притворяться. Надеть маску, приклеить её к лицу и только морщиться от боли. Но даже этого никто не увидит.
— Тебе снятся кошмары? — Спрашиваю я.
Димка пожимает плечами.
— А мне снятся, — говорю.
Он просит рассказать и я рассказываю ему сон, который преследует меня лет с десяти. Сколько себя помню — столько периодически вижу этот сон. Сколько себя помню — столько панически боюсь клоунов и поэтому никогда не хожу в цирк. Мне часто снится, что я как будто в гриме, что я вымазан как клоун, что у меня красный нос, белая кожа, синие круги вокруг глаз и улыбка до ушей. И вот так я хожу в школу, я прихожу таким домой, бываю на тренировках и с друзьями. И все они как будто не замечают этого. Не замечают, что я настоящий урод, мерзкий смеющийся клоун. Они ведут себя как ни в чем ни бывало, как будто не видят грима. Как будто я один вижу эту уродливую смеющуюся гримасу, когда стою перед зеркалом. И я как будто стараюсь объяснить всем, что со мной что-то не так, что я не клоун на самом деле, что я другой, что это просто маска, но слова не пробиваются сквозь намалеванную улыбку. Я впиваюсь пальцами в своё лицо, царапаю кожу, пытаясь соскрести эту мерзкую веселую морду. Но ничего не выходит — образ намертво впился, проник под кожу. Это очень страшный сон, потому что каждый раз я боюсь остаться этим улыбающимся фальшивой улыбкой клоуном навсегда.
Глава 16. Дима
Я просыпаюсь утром. Рядом со мной на своей кровати лежит Артём. Он ещё спит. Вчера мы весь день провели вместе. Мы прогуляли школу, поехали к старой башне, а потом я видел, как Левин тренируется. И это был, несомненно, самый лучший день в моей жизни. Вечером мы сидели на крыше, кормили друг друга картошкой фри, целовались, и просто наслаждались моментом. В моей жизни вообще мало было моментов, которыми можно наслаждаться. Когда Артём целует меня, это всегда такой момент. У меня мурашки пробегают по всему телу, сердце стучит в два раза быстрее. Я задерживаю дыхание и незаметно дрожу. Это всегда как сон, и я боюсь проснуться. Я закрываю глаза и рисую перед собой лицо, в мельчайших деталях: светлые волосы, всегда как будто слегка растрёпанные; голубые глаза, бездонные, в которых можно утонуть; четко очерченные скулы; маленький, едва заметный шрам на верхней губе; родинка у самого уха. Для меня он идеал человеческой красоты. Кажется, он такой успешный. Кажется, у него вообще нет никаких проблем. И только я, кажется, знаю, что на самом деле происходит в его душе. После того, как он рассказывает мне о своих ночных кошмарах, я совершенно точно становлюсь тем, кто знает его лучше всех.
Вечером мы снова сидим на крыше. Темнеет. Но нам так не хочется расставаться.
— Куда ты сегодня? — Грустно спрашивает Артём.
Он знает, что не домой. Я позвонил маме, сказал, что ночевать не приду, останусь у друга. Она не сильно расстроилась. Ответила: «Ну и хорошо».
— Не знаю, — пожимаю плечами я.
Артём некоторое время молчит, выкуривает две сигареты, а потом достаёт телефон и звонит домой. Я слышу только его слова, но и из них мне становится всё ясно.
— Мам, я сегодня у друга переночую, — говорит он с паузами. — У одноклассника. Нам доклад надо по истории делать к завтрашнему дню, никак не успеваем. Да всё нормально, не волнуйся! — и потом, — Одноклассник, да. Дима Сорокин. Да хорошо всё, нормальный он парень! Мам, не надо с папой говорить! Всё в порядке! Завтра после школы я сразу на тренировку, потом домой.
Он прощается очень нежно, поворачивается ко мне.
— У тебя деньги есть?
— Нет, — отвечаю я.
Артём достает из заднего кармана джинсов помятые купюры, пересчитывает. Там, наверное, около трёх тысяч. Он снова куда-то звонит, ничего не объясняя мне, и договаривается о съёме квартиры на ночь.
— Пойдём, — говорит наконец он и кивком головы указывает на выход с крыши. — Ещё на такси осталось!
Артём улыбается. Его улыбка — самое прекрасное, что мне приходилось видеть в жизни.
Мы ловим машину и едем в квартиру. Мы покупаем замороженную пиццу в магазине неподалеку и потом готовим её в микроволновке. Пицца на вкус отвратительная, пресная и горьковатая, но я никогда не ел ничего лучше. Артём сидит рядом на полу и плюется недожёванными кусочками.
— Фу, — морщится он, — ну и говно!
Мы опять смеёмся. Мы так много смеёмся с Артёмом, что я почти забываю о своей реальной жизни. Ведь эти наши каникулы, они ненадолго. Уже завтра всё закончится. Уже завтра я вернусь домой, потом в школу, к своим «друзьям», к их интересам. И я снова стану никчёмной частью их реальности. Я буду жить их жизнью. Я буду тем, кем они захотят, чтобы только они не разорвали меня на части. Но сегодня, сейчас… пусть эти часы будут лучшими. Мы снова целуемся с Артёмом. Я снова не могу оторваться от его губ. Мы обнимаем друг друга очень крепко. Потом мы лежим, глядя в потолок, и курим.
— Откуда у тебя деньги? — Спрашиваю я. — Родители дают?
— Нет, — тянет Артём. — Ты что думаешь, мы богатые что ли! Я работаю на одну контору, фотки там для них обрабатываю, дизайн кое-какой. Неофициально, конечно, но платят они нормально. Я у родителей никогда не беру.
Мы болтаем. Артём рассказывает о соревнованиях, на которые скоро уезжает. Я слушаю его и завидую.
Утром мы просыпаемся вместе, и это самое доброе утро в моей жизни. Мы просыпаемся с Артёмом в одной постели. Я потягиваюсь и обнимаю его. Он ворочается, бормочет что-то, и тут звонит будильник на его телефоне. Артём, приоткрыв глаза, отключает его, поворачивается ко мне, обнимает, и так мы лежим ещё, наверное, час. Потом мы едем в Макдоналдс завтракать. У Артёма оказывается осталось ещё немного денег. И первую половину дня мы снова проводим вместе. Мы едем на плотину и просто сидим там на высоком парапете. Потом Левин идёт на тренировку, а я возвращаюсь домой, в свой маленький дерьмовый мир.
