— Они потухнут сами, как только войдете на тропу. В том мире нет огня.
— Айка, готова? — спросил Вит.
Я торопливо дожевала сыр, который только раздразнил аппетит, и кивнула.
— Михей, Рион? — повернулся чернокнижник к парням.
— Готовы, — ответил Рион, а стрелок поднял заряженный арбалет.
Киш что-то бормотал себе поднос. Мира подошла к Виту и голосом испуганной маленькой девочки попросила:
— Господин кудесник, можно я вас за руку подержу, а то боязно, аж жуть!
Ах ты, падаль! Я едва слышно зарычала… Стоп, Айка, что с тобой? Что это за обжигающее чувство разливается внутри, словно закипевшая вода из котелка? Та самая пресловутая ревность, о которой слагают баллады? Та самая, от которой люди сходят с ума и начинают топить, резать и травить друг друга и самих себя? Брр… Или это просто с голодухи кажется, что от чернокнижника вкусно пахнет?
Почему мне до ужаса хотелось быть на месте Миры и держать его за руку? Еще бы увериться, что этого хочу я, а не боги с их дарами.
«Ага, — ответила сама себе. — Если бы не боги, чихать бы он хотел на помойную кошку вроде меня. А так вириец даже обещание дал — никакого насилия, только ласка».
Но это же глупо! Ведь, если задуматься, обещание вирийского чернокнижника — это конец его рода. Я вспомнила того баронета, которого лечила бабушка. Ему до зареза нужен был наследник, причем буквально: если жена не родит, он был готов зарезать ее собственноручно.
А чернокнижник бросается такими словами? Это благородно. И очень глупо. По-хорошему, строптивую девку надо за косы оттащить в фамильный замок и запереть в уютненьком подвальчике, пока дура-строптивица не образумится, а к тому времени, глядишь, и наследники пойдут.
Вириец — кто угодно, только не глупец. Но он дал неправильное обещание. И мне. И притворе. Почему?
— Держись за плащ, — разрешил Вит, едва взглянув на девушку.
— По моим следам, — проговорила притвора, развернулась, сделала три шага по тропе и… исчезла. Растворилась в воздухе, словно ночной туман, напуганный первыми утренними лучами солнца.
Кто-то из солдат выругался. Киш выдохнул и шагнул следом. И также исчез.
— Куда только меня не заносило. Эх, знать бы раньше, во что ввязываюсь, — крякнул капрал и пропал с тропы, скрывшись в мире мертвых.
Я была с ним полностью согласна. Знала бы раньше, прикопала бы Риона на заднем дворе вместе с его камнем силы.
Следом прошли двое мечников, упрямый Грес так и не погасил факела. Исчез Михей, за ним молчаливый лучник.
— Сохрани нас Рэг. — Тиш на миг заколебался, но все же последовал за остальными.
— Не пойду! — взвизгнула вдруг Оле и попятилась. — Не пойду в мир мертвяков! Вы здесь все умалишенные!
Если все, что случилось до этого, она могла худо-бедно если не принять, так хотя бы понять, то исчезающие люди — это было уже чересчур.
— Хорошо, — совершенно спокойно сказал Вит и шагнул на тропу. — Не ходи.
Прежде чем исчезнуть вместе с ним, Мира обернулась. Еще и улыбнулась, падаль!
— Не пойду! Уж лучше в лесу с волками… Кули! — взвизгнула девушка.
Может, Оле идти в гости к мертвякам и не собиралась, но у ее любопытного младшего брата было свое мнение. Как водится, в этом возрасте мальчишки сначала делают, а потом думают.
Парень сделал несколько шагов, наверняка собираясь всего лишь сунуть нос в мир мертвых и потом рассказывать таким же олухам-мальчишкам страшную историю о собственной храбрости. Но мертвяки оказались гостеприимными хозяевами, и парнишка исчез так же, как и все остальные, оставив позади горестно вопящую сестру.
— Кули, нет! Кули…
Оле больше не думала. Страх ослепляет, особенно страх за того, кто дорог. Вряд ли она соображала, что делала, просто бросилась следом, чтобы так же растаять в туманной дымке, как мгновением ранее ее брат.
— Айка, постой. — Рион положил руку мне на плечо, останавливая.
— Что?
— Я не знаю, как сказать… — Он замялся.
— Тогда не говори. — Я снова повернулась к тропе.
— Айка, что-то тут неправильно.
— Что?
— Да не знаю я. — Рион запустил пятерню в волосы. — Иначе уже давно сказал бы.
— С кем неправильно? Со мной и Витом? С Михеем? С Кишинтом? С этими приблудными девками?
— С тобой и солдатами, — выдал он и криво улыбнулся.
— Правда? И что там с солдатами?
— Айка, когда мы их встретили, кажется, я что-то видел или слышал… Что-то неправильное, но тогда. — Рион махнул рукой.
— Тогда ты был не в себе.
— Точно. И теперь это воспоминание вертится, как забытое слово на языке, но ухватить я его не могу, только чувствую неправильность. Вот, — растерянно развел он руками.
— Ага, — не зная, что сказать, согласилась я.
Ничего путного, что можно было сказать одновременно про меня и солдат, которых я видела второй раз в жизни, на ум не приходило.
— Будь осторожна, — напутствовал меня Рион.
— Как все… — я пошла по тропе, начала говорить в привычном мире, а закончила в другом: — …гда.
Черная ночь сменилась белым днем настолько резко, что в первый миг показалось, будто я ослепла. Зажмурилась, взмахнула хвостом, о кого-то споткнулась, потерла глаза…
Сквозь яркий белый свет стали проступать очертания, немного нечеткие, словно размытые. Так бывает, когда долго смотришь на солнце: весь мир растворяется в его свете, а ты трешь и трешь глаза, хотя знаешь, что будет только хуже и надо просто остановиться.
Сидя на земле, тихо причитала Оле, любопытный Кули на этот раз крепко держался за ее подол и, громко икая, оглядывался. Я тоже едва не заикала, да что там, едва не заорала в голос.
Этот мир был другим. И мы в нем были другими. Оле больше всего походила на… выцветший гобелен.
Каштановые волосы девушки стали белесыми, кожа полупрозрачной, одежда словно подернулась пылью, что лежала у нас под ногами. Много-много пыли…
— Хоть и не по своей воле, но мы прошли путем нечисти. Рэг нам этого не простит, — похоронным голосом проговорил Орир, разглядывая бледные руки так, словно не понимал, откуда они у него взялись.
Я подняла голову, готовясь увидеть в мире мертвых все что угодно — от армии мертвецов до дасу, жующего листья толокнянки. Мир не был белым, он был серым. Пепельным. Прямая как стрела дорога уходила за горизонт, а вдоль нее клубился, перекатывался бурунами туман, словно черемуховый кисель в кастрюле. Так легко было представить, как этот туман течет по ночным улицам Хотьков, поглощая живую землю шаг за шагом.
— Теперь мы прокляты, — высказался Тиш.
