– Ага, а потом мы ее бесплатным бренди запиваем, – мстительно сдал друга Леха. – У Петра собственный семейный бизнес, так сказать, алкогольной направленности. Сибирское шато, можно сказать.
Незнакомка покровительственно улыбнулась шутке.
– А вы чем примечательны? – Ее глаза отсекли Леху и Петьку, оставив для беседы только Сергея.
Она умела организовывать пространство вокруг себя, словно очерчивая магический круг. И Сергей сразу понял, что она взяла его с собой в этот круг. Даже не взяла, много чести. Скорее позволила ему постоять в кругу, пока не выгонит.
– Вообще-то я без примечаний иду. Налегке. Сам по себе.
– И куда же вы собираетесь вот так, налегке, дойти?
– Сергей у нас умный, он до полной учености дойти хочет. – Леха попытался шуткой разорвать магический круг.
Но его отбросило назад. Его шутку не заметили.
– Кстати, нас не познакомили. Я – Света, сестра Павла, – и она протянула Сергею руку.
Он пожал тонкую, изящную руку, от которой тянуло египетскими маслами, и в ту же секунду понял, что от него ожидалось другое: ему позволено было поцеловать руку.
– Я – Сергей, – повторил он ее формулу.
Обычно девушки при знакомстве говорили: «Меня зовут Светой». Это Серега точно помнил, опыт какой-никакой у него был. И лежит на этой фразе тень неуверенности: дескать, меня так все зовут и ты зови, а кто я на самом деле – и не знаю. А тут: «Я – Света». Как гвоздь вбила. «Я есть Света». Точка. И никто мне не указ.
– Сергей, простите, что вас напрягаем, но у Павла в комнате нет лишнего стула. Так что мы всем табором к вам. Не прогоните? Вы ведь суровый мужчина, – то ли пошутила, то ли похвалила Света.
– Не прогоним, конечно, даже рады весьма, – опять встрял Петька.
Он очень старался, даже слово «весьма» откуда-то откопал. И опять не был удостоен даже взгляда.
– Надо стол передвинуть, иначе не поместимся, – сухо скомандовал Сергей. Высокое звание сурового мужчины надо было оправдывать.
Компания шумно задвигалась. Все встали, расступились, потянули стулья в разные стороны. Света тоже встала, обвела глазами комнату и пересела на кровать. Это была кровать Сергея. И как пересела! Подобрав длинные ноги наложницы фараона и проводя рукой по подушке, словно разглаживая ее, как будто приглашая присоединиться.
Сергей почувствовал, как сужается магический круг, вжимая их друг в друга.
* * *
Результатом похода Светы в общежитие стало сразу два обстоятельства. Первое и ожидаемое – Паша с женой вернулся в лоно семьи. Родители приняли Люсю как неизбежность, как осенний дождь или зимний грипп. То есть радости, конечно, от этого было мало, но трагедии тоже особой нет: несмертельно, жить с этим можно. Чего уж теперь… К тому же сын всегда был дворняжкой, так что особого мезальянса не просматривалось. Это утешало и примиряло Пашиных родителей с Люсей. Кроме того, была надежда, что внук унаследует внешность и богатый внутренний мир бабушки и дедушки, минуя своих непосредственных родителей.
Второе следствие было более масштабное и неожиданное, можно даже сказать, взрывное. Света привела в дом некоего Сергея. Привела на чай, ненадолго, как бы между прочим. Потом на кофе. Потом на рождественского гуся. Родители не на шутку напряглись, ведь прежде такого не бывало.
Света, как и положено девушке с хорошей родословной, заканчивала факультет иностранных языков в местном университете. Учиться ей было нескучно. Она пребывала в круговерти романов, потому что была самой желанной девушкой курса. Яркая внешность, повышенный статус семьи и манкость фантастического масштаба могли пленить фараона, чего уж было говорить о простых студентах. Бурные романы вспыхивали, угасали и вновь затевались. Словом, личная жизнь Светы не была ни спокойной, ни пуританской.
Родители об этом догадывались по засилью цветов в ее комнате, по долгим телефонным разговорам, по затяжному кручению у зеркала, по темным кругам под глазами после ночевок у подружек, с которыми она готовилась к занятиям. После этих ночных вахт на шее Светы проступали темные пятнышки, которые она не особо маскировала, считая их естественным проявление молодости.
Когда Вера Самойловна впервые заметила овальное покраснение, то, не подумав, ахнула: «Что это? Раздражение? Аллергия?» Света небрежно бросила: «Так, ерунда, засос». Мать почему-то застеснялась и не знала, как к этому относиться. С одной стороны, засос не аллергия, угрозы здоровью не представляет, проходит без следа, без шрамов. Но с другой стороны, как-то неправильно это: до свадьбы и все такое… Но Света так легко и спокойно к этому относилась, что Вера Самойловна успокоилась. Ей захотелось присоединиться к настроению дочери, поверить в легкость бытия, снять с себя груз ответственности и сомнений. Раз умная Света так считает, то, может, так оно и правильно? Проще научиться смотреть на мир глазами дочери, чем пытаться навязать ей свой взгляд. Тем более что провал на этом пути был гарантирован, ведь мать знала Светин характер. Дочь шла по жизни, как гвозди забивала.
Родители лишь иногда робко любопытствовали, что за мальчики у Светы, просили познакомить. На что Света жизнерадостно отвечала, подтягивая воротничок модного свитера повыше, чтобы прикрыть пятнышки: «Зачем? Это не те мальчики, с которыми нужно знакомить родителей». Родители, затаив дыхание, ждали появления «того мальчика». И дождались: «Знакомьтесь, это Сергей». Приплыли!
Сергей произвел тревожное впечатление на родителей. Вроде парень устойчивый, не мотылек на ветру, основательный и упертый. Опять же: неглупый, неболтливый, несуетливый. Иван Фомич таких ценил. Но есть в нем какая-то дерзость и резкость, даже жесткость. Кажется, что он держит клинок в ножнах, и чувствуется, что клинок не бутафорский. Есть в нем противная пролетарская нервозность, отвратительное качество, совершенно неуместное для родственного чаепития. Это проявилось сразу, в первый же его визит.
– Вам чай покрепче? – суетилась Вера Самойловна. – Видите, какой насыщенный цвет? Рыжим отдает, совершенно рыжим. В Китае только в одной провинции такой чайный куст растет. Мы каждый раз привозим, когда там бываем. У нас не продают, к сожалению.
– Да, красиво, – скупо отреагировал гость.
«Вообще-то мог бы и про Китай расспросить. Мы бы ему фотографии показали, а то не знаешь, чем его развлекать», – подумала хозяйка. На помощь пришел Иван Фомич:
– Светочка, когда маленькой была, такой чай «лисьим хвостом» называла. Однажды пришла на кухню и просит: «Дайте лисий хвост!» – и все тут. Мы и то и се, понять ничего не можем, а она в слезы, ногами топает. Еле разобрались, что к чему. Надо же, придумала! Лисий хвост!
Разговор о маленькой Свете, по мнению Ивана Фомича, сокращал дистанцию, делал чаепитие более родственным, теплым, интимным. И тут вдруг:
– Я тоже в детстве лисьи хвосты любил.
– У вас тоже этот чай пили? – с нотками недоверия и ревности поинтересовалась Вера Самойловна.
