Вторая их разделенная потребность состояла в игнорировании химеры любви. Они шли друг на друга с открытыми забралами, на которых отчетливо читалось: «Не люблю». И это не ранило, не обижало, не задевало, потому что было взаимно. Они дорожили своей нелюбовью и оберегали ее от ненужных мечтаний и фантазий, строили на ней дружбу и привязанность. И даже сплетенные ночью тела и влажные от секса простыни не обряжались в фантазии о любви, в грезы о совместном будущем. Это был секс от избытка дружеского расположения, высшая форма единения и доверия друг к другу.
Вика обвивала Сергея, как лиана, ища опоры. И находила ее. Она забыла, когда последний раз плакала. Его самодостаточность и устойчивость словно проросли в ней. Дышать стало легко, а жить радостно. Но эта радость не зашкаливала, перерастая в эйфорию и восторг, на смену которым часто приходят тоска и депрессия, а оставалась простой, светлой и весьма умеренной радостью, зато долгой. Лиана становилась крепкой, способной жить без опоры.
Вика не задавалась вопросом, зачем Сергей возится с ней. Может, он спасатель по натуре? Или у него свои раны, на которые он накладывает Вику вместо пластыря? Или он просто привык спать в ее бунгало? Не все ли равно? Значит, ему так надо. Одно только она знала наверняка – что любви между ними нет. Но есть что-то иное, возможно, более сильное и глубокое, в чем оба нуждались, за что были взаимно благодарны. Из благодарности рождалась близость, верность, готовность умереть друг за друга. Но это, пожалуй, единственное чувство, из которого не вырастает любовь. Вика и Сергей это понимали, поэтому счастливо избежали взаимных упреков.
Они так прочно совпадали в душевных ритмах, что тем вечером, когда Вика подумала: «Как хочется выспаться одной, развалившись, как морская звезда», – Сергей впервые не пришел к ней ночевать. И она разлеглась, заполняя телом всю кровать, как раскисшая от соли медуза. А утром, встретив Сергея по дороге на рынок, ласково и беззаботно сказала ему: «Привет!» В этом слове было и «спасибо», и «прощай», и «я всегда твоя», и «отныне у каждого свой путь». Сергей расслышал это многозвучие и ответил ей так же кратко: «Привет!» – что означало: «Ты – лучшая, я – твой, мы – свободны».
У них были счастливые глаза. Глаза людей, готовых к жизни, в которой, может, чем черт не шутит, когда-нибудь повстречается любовь. Или не повстречается. Это уж как получится. Но жизнь больше не казалась надвигающимся тайфуном. Вика чувствовала, что стоит на этой земле с лицом, застывшим в самурайском спокойствии.
От избытка силы захотелось ею поделиться. Она, как мышь-вампир, решила вернуть долг той, которая прежде ее поддержала. Звонок старинной подруге Лесе был соблазняющим и повелительным:
– Лесь, привет! У нас тут вечеринка по случаю намечается. Приезжай!
И Леся приехала.
* * *
Леська была такой забавной. Похоже, она рассчитывала на феерию по поводу ее визита. Вика молча проглотила улыбку, видя, как сконфузилась Леся из-за отсутствия пышной встречи. Ничего, пусть привыкает. Тут не карнавал, а обычная жизнь. Не вполне, конечно, обычная, если сравнивать со столичной гнусностью. Скорее это жизнь малого российского городка, где все всех знают, судят, рядят, порицают и спасают. Только пальмы вместо сугробов и манго вместо картошки.
К тому времени Вика, не без помощи Сергея, нашла работу. Это была уборка в отеле. Работа не пыльная в том смысле, что в этом климате пыль отличалась немощью. Главным врагом чистоты был песок. Вика побеждала его в прямых столкновениях, но он просачивался партизанскими тропами и отвоевывал прежние позиции. Работа была нескончаемой. «Хоть в чем-то стабильность», – мрачно шутила Вика.
Постепенно она приспособилась жить с Лесей под одной крышей. Все-таки девочки они уже большие, обеим исполнилось тридцать с хвостиком. И хвостики тоже немалые, пяти лет от роду. В этом возрасте жить сообща, совместно пользоваться шкафами и тарелками не так заманчиво, как в юности. Коммунизм – он для молодых. С возрастом хочется некоторой буржуазности. Даже таким бунтарям, как Вика.
Но Леся так деликатно себя вела, что брошенные Викой тапочки оставались на своих местах, то есть в разных углах комнаты. Поэтому Вика их быстро находила. Она знала, что, если тапочки окажутся рядышком, как попугаи-неразлучники, при входе в бунгало, срок пребывания Леси на острове резко сократится. А так ничего, пусть живет сколько хочет.
Вика видела: Лесе действительно нужна ее кровь. Что-то у нее пошло не так. Не туда вывела ее дорожка знаний: не вознесла к вершинам, а затащила в бурелом. Пожить вдали от библиотек – оно вообще полезно, а уж таким хроническим отличницам, как Леся, просто необходимо. Вика скептически относилась к книгам, считая преклонение современного человека перед печатным словом чем-то вроде преклонения дикаря перед каменным идолом.
Вика иногда дразнила Лесю:
– Лесь, а ты можешь сказать фразу, в которой бы полностью отсутствовал смысл?
– Наверное, могу. Но это довольно непростая задача. Так с ходу в голову ничего не приходит, – отвечала, не ожидая подвоха, Леся.
– А как же ваш цех целые книги так пишет, если это так трудно? – с наивным видом спрашивала Вика.
Леся не обижалась. Она никогда на такие шутки не обижалась. Но прежде Леся прощала такие выпады с видом превосходства, мол, не будет она свой цех с профанами обсуждать. А теперь солидарно помалкивала, дескать, да, облажались товарищи по цеху, чего уж там… И эта перемена не укрылась от Вики. Значит, у Леси не крышу снесло, а фундамент треснул. Ей предстоит осилить капитальный ремонт. Пусть живет, сил набирается.
Вика знакомила Лесю с островными персонажами. Шутливо сватала ей Марка Ефимовича, обещая подарить им на свадьбу томик новых анекдотов для разнообразия его репертуара. Подгоняла для беседы Риту и Гошу, молодых соседей, обожающих давать новоприбывшим интервью про жажду странствий и «когда, если не теперь». Смягчала гонения Феди и Вени, двух балбесов, промахнувшихся временем и местом. Им бы в коммуну хиппи попасть, там бы их пофигизм обменивался на травку по выгодному курсу, а они, бедолаги, здесь под ногами путаются. И зло на них берет, и жалко их.
Даже с Сергеем пыталась Лесю познакомить, но что-то там у них не срослось. Заискрило, заскрежетало. Еле потом успокоила подругу. Сергей, конечно, парень жесткий, но все же мог бы помягче себя вести, все-таки это Викина подруга. При встрече попеняла ему:
– Ты зачем так? Порезвился? А я потом полночи ее успокаивала.
– Ну прости. Не было сил слушать эту романтическую хрень про дауншифтеров. А что? Так сильно задело?
– Нет, не сильно. На рассвете мы уже спали. Всего-то несколько ночных часов тебе посвятили. Как спалось? Не икалось?
– Ну ладно. Вообще-то я уже извинился.
– Все-таки я не поняла, ты чего взъярился на нее?
– Понимаешь, у Леси твоей глаза умные, а слова глупые.
– Так ты по поводу глаз завелся? Стоп! В глаза мне смотреть! – Вика играла в следователя, обращая в шутку неожиданное открытие. Оказывается, Сергей заметил глаза Леси. И имя ее запомнил. Это было не похоже на него.
